Звездный танец
Шрифт:
Я знаю на интеллектуально-академическом уровне почти все, что можно знать о танце. И я не смог отнести ее танец к какой-либо категории, не смог классифицировать его. Я даже не смог по-настоящему понять тот танец, что танцевала она в день нашей встречи. Я видел этот танец и даже оценил его по достоинству, но мне не хватило подготовки, чтобы его понять. Забытая камера повисла у меня на руке; я так и простоял все время, открыв рот.
Танцоры говорят о своем «центре», то есть о точке, вокруг которой они движутся; как правило, эта точка расположена очень близко от физического центра тяжести. Вы стремитесь танцевать «от центра», и идея сжатия— освобождения,
Корона? Вот чем было движение ее рук и ног: четырьмя длинными языками пламени, которые следовали за центром по его эксцентрической, вихревой орбите, перетекая изгибами вокруг воображаемой поверхности. То, что ноги часто соприкасались с полом, казалось случайным совпадением — в самом деле, руки касались пола почти столь же регулярно.
Там были и другие танцующие студенты. Я знаю это, потому что две автоматические камеры, в отличие от меня, свою работу делали и записывали представление в целом. Все это называлось «Рождение» и изображало взрыв и развитие Галактики, которая в результате оказалась похожа на Андромеду.
Это, конечно же, было некое символическое действо, а не точное, буквальное изображение, но оно оставляло очень сильное впечатление. Оглядываясь назад, я вспоминаю, что видел и осознавал только сердце Галактики — Шеру.
Студенты заслоняли ее время от времени, но я этого не замечал. Наблюдать за ней было просто больно.
Если вы знаете что-нибудь о танце, мой рассказ должен показаться вам ужасным. Танец, изображающий туманность? Знаю, знаю. Нелепейшее понятие. Но это действовало. Действовало на клеточном уровне, добиралось до самых печенок — если не считать того, что Шера была слишком хороша для своего окружения. Она не принадлежала к той нетерпеливой команде жутких желторотых недоучек. Это было похоже на прослушивание позднего Стивлэнда Уандера, пытающегося работать со случайно набранным оркестром в баре Монреаля. Но больно было не от этого.
«Ле Мэнтнан» довольно сильно обветшал, зато славился хорошей едой, а фирменная травка, которую там всегда можно перехватить, была просто восхитительна. Предъявите карточку «Динер Клаб» и Толстяк Хэмфри покажет вам камбуз, полный грязной посуды. Сейчас этого больше нет.
Норри и Шера от травки отказались, но мне при моем стиле работы это помогает. Кроме того, несколько затяжек были мне просто необходимы. Ибо как без этого сказать прекрасной леди, что ее заветная мечта безнадежна?
Не нужно было ни о чем спрашивать Шеру, чтобы понять, что ее заветная мечта — танец. Более того, профессиональный танец. Часто я предавался размышлениям — что же движет профессиональным артистом? Одни ищут подтверждения своему нарциссизму в том, что другие люди выкладывают денежки, чтобы любоваться ими или их слушать. Другие некомпетентны или неорганизованны настолько, что не могут найти другого способа содержать себя. Третьи чувствуют необходимость донести до зрителей какое-нибудь послание. Я считаю, что большая часть артистов сочетает аспекты всех трех мотивов. Это с моей стороны вовсе не насмешка — то, что они делают для нас, необходимо. Мы должны быть благодарны за то, что вообще существуют какие-то мотивы.
Но Шера была из тех, кто встречается редко. Она танцевала потому, что ей просто это было нужно. Ей нужно было сказать то, что по-другому не скажешь; она могла существовать только в танце, и только в танце видела смысл жизни. Любой другой способ проведения времени был бы лишен для нее всякого смысла. Я понял это, увидев лишь один ее танец.
Я курил травку, потом был занят едой, потом снова курил (немного, чтобы компенсировать легкую потерю кайфа, вызванную закуской), и прошло больше получаса, прежде чем настал момент сказать нечто более определенное, нежели мое бурчание в ответ на болтовню леди за ленчем.
Когда подали кофе, Шера посмотрела мне прямо в глаза и произнесла:
— Ты умеешь говорить, Чарли? Н-да, она действительно была сестрой Норри.
— Только глупости.
— Глупостей не бывает. Бывают глупые люди, это правда.
— Вам нравится танцевать, мисс Драммон?
Она ответила совершенно серьезно:
— Определите, что такое «нравится».
Я открыл рот и снова закрыл и, наверное, проделал это раза три.
Попробуйте сами найти ответ.
— И, ради Бога, скажите мне, почему вы так настойчиво не желаете говорить со мной? Вы заставляете меня беспокоиться.
— Шера!
Норри выглядела встревоженной.
— Молчи. Я хочу знать.
Я взял инициативу в свои руки.
— Шера, мне довелось встретиться с Бертраном Россом до его смерти.
Перед самой нашей встречей я видел, как он танцевал. Режиссер, который знал и любил меня, повел меня за кулисы: так ребенку показывают Деда Мороза. Я ожидал, что Росс будет выглядеть старше во время передышки за кулисами, но он выглядел гораздо моложе — как будто едва сдерживал свою невероятную способность двигаться. Он разговаривал со мной. А я через некоторое время перестал открывать рот, потому что все равно ничего не мог сказать.
Она помолчала, ожидая продолжения. Только постепенно она осознала комплимент и его масштабы. Я знал, что она поймет. Большинство артистов ожидают услышать комплименты. Когда до нее наконец дошло, она не покраснела и не улыбнулась жеманно. Не наклонила голову, сказав: «О, продолжайте». Не сказала: «Вы мне льстите». Не отвернулась. Она медленно кивнула и сказала:
— Спасибо, Чарли. Это стоит гораздо больше, чем пустая болтовня.
В ее улыбке был намек на печаль, как будто мы разделили горькую шутку.
— Пожалуйста.
— Ради Бога, Норри, чем ты так огорчена? Теперь молчала Норри.
— Она разочаровалась во мне, — сказал я. — Я говорил не то, что нужно.
— А что было нужно?
— Мне следовало сказать: «Мисс Драммон, я думаю, вы должны бросить танцевать».
— О нет, не «мисс Драммон». Вам следовало сказать: «Шера, я думаю, ты должна…» Что?..
— Чарли… — начала Норри.
— Предполагалось, что я скажу тебе, что все мы не можем быть профессиональными танцорами и что они — лишь волны, которые набегают на песок и исчезают. Шера, я должен был сказать тебе: плюнь на танцы, пока они не плюнут на тебя.
В своем желании быть честным с ней я был более жесток, чем необходимо.
Так мне показалось. Мне еще предстояло узнать, что прямолинейность ни— когда не пугала Шеру Драммон. Более того, Шера ее требовала.
— Почему сказать должен был именно ты? — вот все, что она спросила.
— Мы с тобой сидим в одной лодке. Мы оба испытываем один и тот же зуд, но наши тела не дают нам почесаться.
Ее взгляд смягчился.
— И к чему ты стремишься?
— К тому же, что и ты.
— То есть?