Звездочеты
Шрифт:
— Ты скажи, сержант, какое училище кончал? — вдруг совсем о другом спросил Семен.
— Да я не училище — полковую школу, — смутился Провоторов.
— Не все ли равно, друг, — проникновенно сказал Семен. — Где учился, скажи.
— В Приволжске.
— В лагерях стояли?!
— В лагерях.
— Бог ты мой, сержант! Только война так разлучает и так сводит… И я оттуда же!
— Неужто? — обрадовался Провоторов.
— Запомни, — вдруг жестко, отбрасывая воспоминания, проговорил Семен. — Запомни — зовут меня Семеном, фамилия — Легостаев… И не называй
Когда Семен очнулся, то сразу же понял, что лежит на огороде: пахло укропом, картофельной ботвой, свежими огурцами. Рядом негромко разговаривали бойцы.
— Есть у меня дома атлас мира, — говорил один. — До смерти люблю географические карты. Разглядываю и путешествую по всем странам. И понимаешь, вычитал: суши на земном шаре — двадцать девять процентов, воды — семьдесят один. Тебе это ни о чем не говорит?
— А что?
— Выходит, человечество на острове живет. И на этом-то острове люди друг другу глотку перегрызают. Спрашивается, зачем? Ну, если ты на острове, а кругом вода, и ты на нем вроде как временный гость, так живи себе тихо-мирно. Люди же все…
«Опять этот Глеб!» — догадался Семен.
— Ишь ты, философ. Люди… — прервал Глеба боец. — Капиталист — он тоже «люди». И фашист. Так что же получается?
— He агитируй. Политграмоте обучен.
— А ты чего агитируешь? И если себя временным гостем считаешь, так что ты за человек?
— А ты что, сто лет проживешь?
— Чудак! Человек смертен, никуда не попрешь. А вот дело наше — это другая статья. Оно времени неподвластно. Нас не станет — другие нашим путем пойдут…
Семен хотел было вмешаться в разговор, но не смог. К нему подошел, устало волоча ноги, Провоторов. Он долго смотрел на Семена, как бы стараясь убедить себя в том, что где-то уже видел его, дружил с ним и что они никогда не расставались.
— Ты вот, сержант, можно сказать, земляк, — наконец заговорил Семен. — Тебе могу признаться. Глупость я великую совершил — девушку к себе на заставу вызвал. Настю. Теперь вот боюсь за нее. Несчастливая у меня застава, сержант. Полегла вся, и, значит, Ярослава тоже…
— Кто это? — спросил Провоторов.
— Женщина, — ответил Семен. — Человек. Да еще какой человек!
— Товарищ младший сержант! Танки! — крикнул Решетников.
Первым вскочил на ноги Глеб. Цепкими глазами он мигом обшарил весь горизонт от кромки ржаного поля до самого леса.
— Точно, они, — увидев выползавшие из леса танки и стараясь не показать свою радость, подтвердил Глеб.
Артиллеристы бросились к орудию. Провоторову даже не пришлось подавать команду.
— Помоги встать, друг, — попросил Семен. — Я такую силу в себе почувствовал…
Провоторов по его непреклонному лицу понял, что отговаривать бессмысленно. Он наклонился к приподнявшемуся с земли Семену и подставил ему плечо, обхватив за спину рукой. Семен встал, не застонав.
— Ты меня — к орудию, — сказал он. — Дадим им прикурить, сержант?
— Дали бы, — вздохнул Провоторов, помогая Семену ковылять на одной ноге. — Дали бы прикурить, да снарядов всего два.
— Два? — приостановился Семен. — Ну что ж, два так два, — ожесточенно повторил он. — Выходит, двух танков немцы недосчитаются.
— Одного, — поправил Провоторов. — Вторым ее взорвем, — кивнул он на пушку и отвернулся.
Он усадил Семена возле орудия.
— Ты мне наган дай, — оказал Семен. — Наган, он тоже стреляет.
К Семену подбежал взъерошенный Решетников.
— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться к младшему…
— Без церемоний, — перебил Семен. — Сейчас устав в сердце, а не на языке.
— Товарищ младший сержант, — гневно выпалил Решетников. — Этот подонок исчез…
— Зимоглядов? — сразу же догадался Провоторов.
— Он. Пока мы орудие к бою приводили, он огородами…
— Говорил тебе, сержант, — расстрелять, — жестко напомнил Семен. — Я его сам хотел в расход пустить, да наган не смог поднять. Он же гад, насквозь виден.
— Кто мог подумать, что найдутся такие, — возмущенно сказал Провоторов. — Сколько их, как думаешь?
— Думаю, немного.
— Я тоже. Вот победим, что они делать будут? Небось спрячутся, честными прикинутся, Советскую власть прославлять будут.
— Раскусим, — заверил Семен. — И сполна рассчитаемся.
Провоторов не успел ответить. У самого орудия — барабанные перепонки едва не вдребезги — хрястнула мина.
— Начинается! — не слыша своего голоса, крикнул Провоторов. — Вот что, Семен, — он первый раз назвал лейтенанта по имени, — ползи в погреб, возле хаты, от тебя сейчас проку мало. Я сам…
— Вот этого не ожидал, — горько прохрипел Семен. — У меня наган есть. И зубы, понял?
— Слаб ты. А у них шеи бычьи, не перегрызешь.
— Перегрызу! — не уступал Семен.
— Три танка, — словно в раздумье, сказал Провоторов. — Три танка, а снаряд один. Значит, два все-таки прорвутся.
Он вынул панораму из гнезда прицельного приспособления и протянул Семену.
— Сохрани, если удастся. На память.
Провоторов звякнул затвором, крутанул маховик вертикальной наводки. Ствол пушки послушно пошел вниз, принимая горизонтальное положение.
— Без панорамы будешь стрелять? — удивился Семен.
— По стволу наведу — верное дело, — отозвался Провоторов. — Вот он, миленький, в стволе сидит. Считай, лейтенант, для этого танка война закончилась.
— Может, и для нас тоже? — спросил Решетников.
— Прекрати, — резко оборвал его Провоторов.
Он подхватил левой рукой снаряд, с необычной лаской, будто прощаясь, взглянул на длинную, сверкнувшую на солнце латунную гильзу и погладил ее ладонью, как живое и дорогое существо. Потом решительно направил снаряд в ствол, резко ударил ладонью в дно гильзы. Снаряд с яростным звоном впаялся в патронник и застыл, ожидая своей участи. Сердито и четко звякнул затвор.