Звездочка моя!
Шрифт:
— Так-так, может быть, разнообразим нашу программу? — спросил мистер Робертс. — Давайте придумаем что-нибудь эдакое.
— Я могу исполнить танец на шесте, мистер Робертс, — предложила Ангелина Томас.
— Нет, это уж слишком, — ответил мистер Робертс. — С шестом пока повременим, Ангелина. Может, какой-нибудь экзотический танец? Танцы с шестом нам с тобой точно не простят.
Натали, и Нэвин, и Сайма, и еще Билли-Джо о чем-то зашептались.
— А мы хотим поставить пьесу, мистер Робертс. Можно нашу собственную? — спросила
— Отличная идея! — воскликнул мистер Робертс. — Только надо все хорошо сделать, прописать все сцены, отрепетировать, только лучше, если пьеса будет не дольше десяти минут. С репетициями я вам помогу, девочки. А вы, мальчики, должны как следует поставить танцевальный номер. Я спрошу у миссис Эвери, с чего вам лучше начать, попрошу подобрать вам хорошую музыку. Все должны отнестись к концерту серьезно. Мы будем выступать сначала перед всей школой, а потом перед родителями, и вы понимаете, что подготовка должна быть на высоте. Мы придумаем систему голосования. А победитель получит настоящий приз. Согласны? Так, кто еще не придумал, с чем выступать?
— Я ничего не умею, мистер Робертс, — вздохнула Ханна. — Ни петь, ни танцевать.
— Может, присоединишься к Натали и ее друзьям? Найдется и для тебя роль.
— Играть на сцене я тоже не умею, — ответила Ханна.
— А можно фокусы показать, мистер Робертс? — спросил Фаред. — Отец мне их столько раз показывал, я даже умею доставать кролика из шляпы. Почти умею.
— Прекрасная идея! Ханна, будешь помощницей Фареда? Рядом с фокусниками всегда работают очень красивые помощницы.
— Ага, Фаред, распили ее заодно пополам, — захохотала Ангелина и поймала мой взгляд. — И сделай так, чтобы Доля исчезла! Навсегда!
Я с презрением ухмыльнулась и сделала вид, что мне все равно. Ни за что на свете я не покажу этой Ангелине, что я, как и все остальные девчонки, страшно ее боюсь.
Мистер Робертс посмотрел на меня.
— Кстати, Доля, а с чем выступишь ты? — обратился он ко мне таким же фальшивым голоском, как и к Ханне Безнадежной. Наверняка принимает меня за скучную тупицу. Но мне на это наплевать.
— Наверное, ты не хочешь ни петь, ни танцевать. Как тебе предложение прочитать что-нибудь наизусть?
А, ну конечно. Стишочек. Пусть народ повеселится. Поорет мне «Вон со сцены!», закидает помидорами. Класс.
Но он же этого не поймет.
— Я помогу тебе подобрать текст. Необязательно учить большой отрывок. Ты даже можешь зачитать его вслух, если учить будет трудно. Ты очень выразительно читаешь, Доля, — серьезно сказал он. — Просто тебе не хватает немного уверенности в себе.
— Я спою, — ответила я, просто чтобы он заткнулся.
Он удивился. Я никогда не хожу на его тупые уроки музыки. Ненавижу эти скаутские гимны и отрывки из мюзиклов. Я даже рта не открываю, чтобы хотя бы изобразить пение.
— А ты знаешь какие-нибудь песни?
Что за тупой вопрос? Я знаю наизусть все записи выступлений Дэнни Килмана, от студийных до любительских, начиная с ранних песен в составе рок-группы «Опиумный мак», которая давно развалилась, до последних, шестилетней давности.
В ответ я неопределенно кивнула, но он мне не поверил:
— Какие?
Ну это же очевидно!
— Я спою песню Дэнни Килмана «Сладкая ты моя доля», — ответила я.
Кто-то хихикнул от неожиданности. Они, наверное, о Дэнни Килмане никогда не слышали. А мистер Робертс посмотрел на меня с удивлением и радостью:
— Ну конечно! Отличный выбор! Я сам большой поклонник Дэнни Килмана.
Боже.
— Слушай, хочешь, я тебе подыграю на гитаре? Там в середине такой грустный проигрыш…
Нет!
— Я как раз хотела выкинуть эту часть, — быстро ответила я. — И спою только слова. Если можно.
— Конечно. Конечно можно, — закивал он, но было видно, что расстроился.
Мне стало стыдно, но не могу же я по его милости завалить песню, написанную в мою честь, хоть я и решила сегодня утром, что Дэнни мне больше не отец.
Я ничего не рассказала маме, но она чуть не с порога увидела сорванный постер. Охнув так, будто на полу не постер, а настоящий Дэнни, она опустилась на колени и расправила бумагу, сморщившись при взгляде на рваные края. Принесла узкий скотч и аккуратно склеила постер с обратной стороны, чтобы спереди сверкающие ленты не пересекали лицо. Потом она принесла непочатую упаковку специального пластилина, поднялась на стул и снова прилепила постер на место, следя, чтобы, не дай бог, он не висел криво и нигде не сморщился. Все это время она не сказала мне ни слова, только губами шевелила. Наверное, что-то шептала Дэнни.
Выглядит она просто ужасно. У нее не было времени вымыть волосы, и они, забранные в жидкий хвостик, неаккуратно разметались по спине. Лицо у нее серо-белое, под глазами тени, словно синяки. Может, это из-за тугого хвоста, но взгляд у нее испуганный, глаза вот-вот выскочат из орбит. Когда она вскинула руки, я увидела ее острые локти и ребра, выступающие под майкой.
Я пошла на кухню, поставила чайник, поискала в пакете, который она принесла, нет ли чего поесть. Положила две большие картофелины в духовку. Сделала бутерброды с маслом, принесла их в гостиную на подносе с чаем.
Мама сидела на диване, просматривая почту. Наверное, снова счета. Руки ее дрожали.
— Мама, вот, я чай приготовила, — и я поставила поднос ей на колени.
— Спасибо, милая, — ответила она. Она потягивает чай, но к хлебу с маслом не прикасается.
— Мам, поешь.
— Чуть позже, дорогая.
— Нет, у нас попозже запеченная картошка с сыром и, может, еще бобы. Тебе надо поесть, мам. Ты выглядишь ужасно, как будто вот-вот умрешь от голода.
Она вздрогнула.
— Прости, не хотела тебя волновать, но ты меня пугаешь. Поклянись, что это не анорексия.