Звездочка
Шрифт:
Как в том стихотворении Боба Ханссона, которое она прочла год назад: мужчина звонит на работу и говорит, что сегодня не придет. Почему? Он болен? Нет, наоборот, он слишком здоров. Завтра, если почувствует себя хуже, возможно, явится на работу.
Тереза лежала, легонько подпрыгивая на кровати, с нетерпением ожидая, пока все домашние не разойдутся по своим делам и она останется дома одна. Наконец дом опустел, и она поднялась с кровати. Первым делом Тереза спустилась в кухню и налила себе стакан воды.
Сначала она долго разглядывала прозрачную жидкость,
Когда прохладная жидкость мягко полилась ей на язык, лаская горло, Тереза содрогнулась от удовольствия. А еще говорят, что у воды нет вкуса! Девочка ощущала то сладковатый, то солоноватый вкус железа, травы и почвы — вкус глубины и вечности. Глотать эту чудесную прохладу — настоящий подарок, а стакан таит в себе еще так много глотков!
Ей понадобилось минут пять, чтобы выпить весь стакан. Выйдя на улицу, Тереза была вынуждена присесть на крыльцо, потому что ее переполняла радость от остроты и яркости обрушившихся на нее ощущений. Она прикрыла глаза, зажала уши ладонями и сосредоточилась лишь на запахах. Запахах раннего лета.
Как получилось, что люди ходят по земле и не замечают всей этой красоты вокруг себя? Какая трата ресурсов, ведь человек с тем же успехом мог бы быть бездушным роботом, который механически перемещается между работой, банком, магазином и креслом перед телевизором, пока у него не закончится батарейка.
Тереза тоже раньше была такой, но теперь ее прежняя версия покоится в могиле, а она превратилась в богиню. И она чувствует мир, как богиня. Она стала Урд, одной из норн.
Так она и провела свой день: бродила среди деревьев, осторожно поглаживая листочки, поднимая с земли камешки, будто Ева, что гуляет по Эдему, где все принадлежит ей, где все излучает благополучие.
Во вторник Тереза тоже проснулась счастливой и еще один день провела, переполняемая радостью от ощущений, которые могли бы разорвать ее, если бы она не пыталась их ограничивать, сосредоточиваясь на каком-нибудь одном органе чувств. К вечеру эта острота начала постепенно исчезать.
Она снова услышала голоса родителей и братьев, приглушенные до этого. Разумеется, они больше не ее родные. Теперь семья Терезы — тринадцать человек, которых сейчас нет с нею. Но официально сидящих с ней за обеденным столом людей называют родителями и братьями.
Их бестолковая болтовня отвлекала Терезу, да и пища утратила яркость вкуса, какую она ощущала еще вчера. Тогда девочка пыталась съесть как можно меньше и не выдать, насколько сильно она наслаждается каждым кусочком картошки. У больных плохой аппетит, а она ведь разыгрывает из себя больную.
Во вторник вечером острота чувств притупились. Тереза притворилась усталой и ослабшей. Прикрыв глаза, она пыталась вернуть былую силу ощущений — напрасно. Она извинилась, встала из-за стола и поднялась к себе в комнату.
В среду ощущения притупились еще больше, а проснувшись в четверг, Тереза могла с чистой совестью объявить себя больной, потому что былая острота чувств почти покинула ее и она снова стала нормальной. По сравнению с ее ощущениями в первые дни это казалось девочке настоящим недугом.
В пятницу и субботу состояние Терезы было прямо противоположным тому, как она чувствовала себя в понедельник и во вторник. Ей сделалось нехорошо, внутри все дрожало, но приходилось делать вид, что ей гораздо лучше. Нужно было показать родителям: она достаточно здорова, чтобы поехать в Стокгольм. Вечерами Тереза без сил падала в постель, утомленная своей ролью, спала неровным сном и видела кошмары.
Им бы пришлось приковать ее к постели, чтобы не пустить в Стокгольм. Она бы все равно улизнула из дому, добралась бы на попутке до станции, поехала бы на поезде зайцем. Но чтобы не усложнять, проще убедить родителей, что она прекрасно себя чувствует.
Поэтому ночами Тереза металась на постели, а днем ходила, сложив руки на груди или спрятав их в карманы, лишь бы не выдать, как сильно они трясутся, и улыбалась. Все время улыбалась и говорила всем что-нибудь приятное.
Лишь сев на свое место в вагоне поезда, Тереза смогла наконец расслабиться. Она расплылась на сиденье, будто желе. К ней наклонилась пожилая дама и поинтересовалась, как она себя чувствует. Тогда Тереза встала и заперлась в туалете.
Взглянув на себя в зеркало, девочка поняла, что выглядит больной ровно настолько, насколько пыталась притвориться в понедельник. На лбу проступила холодная испарина, кожа побледнела, а волосы висели безжизненными прядями. Тереза сполоснула лицо холодной водой, вытерлась бумажными полотенцами и села на унитаз. Она глубоко дышала, пока тяжесть в груди не начала исчезать.
Тереза посмотрела на трясущиеся руки и попыталась унять дрожь. Скоро ей полегчает. Скоро она встретится со своей стаей.
Поездка с Терез в метро и автобусе подействовала на Терезу успокаивающе. Когда они разложили покрывала на привычном месте у загона с волками, Тереза даже начала чувствовать тепло солнечных лучей. Озноб, сопровождавший ее в последние дни, отступил, и она смогла говорить, не контролируя, дрожит ее голос или нет. Рядом с Терез становилось чуть легче.
Тереза легла на живот и пристально оглядела загон. Волков видно не было, тогда она достала свой кусочек шкуры, помахала им, а потом погладила, как талисман.
— Что ты делаешь? — удивилась Терез.
— Хочу, чтобы они пришли. Волки.
— Зачем.
— Хочу их увидеть.
Повисла пауза, а потом Терез произнесла:
— Вон они идут.
Тереза прищурилась и попыталась отыскать волков среди деревьев или за камнями, но так никого и не увидела. Обернувшись к Терез, она собиралась попросить ее указать, где же волки, но поняла, что подруга смотрит в сторону дороги. Остальные девочки единой группой шли по направлению к ним.