Звездоглазка
Шрифт:
Названая мать снова поднялась наверх и поведала обо всем Мурре.
А Мурра сказала:
— Никакого другого средства больше нет, только одно осталось: в подполе надо вырыть яму в семь альнов глубиной, положить в ту яму троллево отродье да засыпать яму песком. Только это и поможет!
— Нет, — отказалась Лису, — этого я никогда не сделаю. Жаль мне дитя, да и боюсь, муженек мой больно опечалится, когда узнает, что сталось со Звездоглазкой.
— Тогда отдай девочку мне, — предложила Мурра, — я отвезу ее обратно в горы Лапландии.
— Только коли не причинишь
— Какое зло могу я ей причинить? Я просто отвезу ее туда, откуда она родом.
Получив девочку, Мурра завернула ее в старую оленью доху и отвезла в горы. Положила она там Звездоглазку в снежный сугроб, да и ушла со словами:
— Я сделала то, что обещала! Раз она из снежного сугроба явилась, дорога ей только одна — обратно в сугроб.
Звездоглазка, завернутая в оленью доху, лежала в сугробе и глядела вверх на звезды. Снова, как и три года назад, наступила Рождественская ночь, и многие сотни тысяч прекрасных небесных солнц, таких ясных, непомерно великих и отдаленных, одержимые жалостью, смотрели вниз на невинное дитя. Они светили в ее глазках, они заглядывали в ее детское сердечко и не находили там ничего, кроме доброты и любви к Богу. И глазки ребенка обрели тогда еще более диковинный блеск. Они могли видеть еще дальше, дальше звезд… Зоркий взгляд Звездоглазки проник до самого невидимого трона Господня, где ангелы поднимаются ввысь и спускаются долу с посланиями к великим неисчислимым мирам в бесконечном творении Божьем. А ночь стояла ясная и тихая, преисполненная безмолвного обожания. И одно лишь Северное сияние искрилось на небе. Вместе со своей радугой высилось оно над головкой Звездоглазки.
Ранним рождественским утром, когда ребятишки еще спали в горнице, домой из поездки воротился новосел. Стряхнув иней со своих каштановых волос, он обнял жену и спросил о детях. Жена рассказала, что Пальте хворал корью, но уже здоров, Симму же и Матте пухленькие, словно пшеничные булочки.
— А как поживает Звездоглазка? — спросил Симон Сорса.
— Хорошо, — ответила Лису, она боялась мужа, да и совесть ее замучила.
— Надо хорошенько заботиться о Звездоглазке, — продолжал новосел, — нынче ночью, когда я спал в санях, мне привиделся сон, будто звезда упала на полость моих саней и молвила: «Возьми меня, заботься обо мне хорошенько, ведь я — благословение твоего дома!» Но когда я протянул руку, чтобы взять звезду, глядь, а она уже исчезла! Я проснулся и подумал о том, как Божье благословение сопутствовало нам во всем, что бы мы ни предпринимали все эти три года с тех пор, как взяли к себе чужое дитя. Прежде нам ни в чем удачи не было. Мы были нищие и хворые, поле наше сгубил мороз, медведь задрал наших коров, волк отнял наших овец. А нынче мы благоденствуем! А все оттого, что мы благословенны! Бог милостив к милосердным, а ангелы его особо пекутся о невинных детях.
Когда Лису услыхала эти слова, у нее снова защемило сердце, но она не посмела вымолвить ни слова.
Когда наконец мальчики
— Где же Звездоглазка?
Тогда Симму ответил:
— Матушка заперла ее в погребе.
А Пальте сказал:
— Матушка повязала ей глазки семью шерстяными платками и положила семь циновок на творило погреба.
Матте же добавил:
— Матушка отдала ее Мурре, а Мурра увезла ее в горы.
Услыхав слова сыновей, Симон Сорса побагровел от гнева, однако жена его побелела как полотно и смогла лишь вымолвить:
— Она ведь лопарка, а все лопари — мастера колдовать!
Новосел, не ответив ни слова, несмотря на усталость, тут же отправился на конюшню и снова запряг лошадь в сани. Сперва он подъехал к лачуге Мурры, потащил ее за собой, толкнул в сани и заставил показать то место, где она оставила ребенка. Они туда и отправились, поднялись в горы, вылезли из саней и пошли на лыжах по окутанным снегом ущельям. Когда они подошли к сугробу, где Мурра оставила ребенка, там виднелась еще маленькая-премаленькая вмятинка, а чуть подальше в снегу — следы лыж. Но Звездоглазку они так и не нашли, она исчезла. Они долго искали ее, однако же, не найдя, в конце концов повернули назад. Новосел бежал впереди на лыжах, а Мурра следовала чуть поодаль за ним. Тут послышался крик, Симон Сорса, мчавшийся словно ветер, обернулся и увидел, как на вершине горы целая стая голодных лапландских волков кинулась на Мурру и стала рвать ее на куски. Но помочь ей он не смог. Ему помешал крутой горный склон, и когда он с великим трудом поднялся в гору, волки уже сожрали Мурру. Опечаленный, вернулся Симон Сорса домой, как раз когда церковные колокола перестали звонить к Рождественской заутрене.
В горнице сидела в горьком раскаянии его жена. У нее не хватило смелости пойти в церковь восславить Бога, ведь когда она поутру пошла в овчарню задать корму овцам, то увидела, что волки побывали и там. Среди ночи вломились они в овчарню, и никого в живых не оставили.
— Это лишь начало нашей кары, — горько вымолвил новосел. — Пойдем в церковь вместе с детьми. Это нужно нам куда больше прежнего, нам должно замолить великий грех…
Никто не знал, куда подевалась Звездоглазка. Следы лыж в снегу неподалеку от сугроба, в котором она лежала, позволяли надеяться, что какой-то путник, странствовавший в горах, снова с помощью доброго ангела был приведен на эту дикую безлюдную вересковую пустошь, нашел дитя и взял его с собой. Нам ведь должно думать, что все именно так оно и случилось, но никому не ведомо, кто был тот путник или куда потом отвезли Звездоглазку и где обрела она ныне свой новый, надеемся, лучший дом… Но она принесет туда с собой благословение и увидит там куда больше, чем видят другие.
Да, она заглянет в человеческое сердце, она заглянет в Зазвездье, заглянет даже в обители святых.