Звездолет «Иосиф Сталин»
Шрифт:
Федосей машинально отметил, что стоит мнимый «железнодорожник» очень правильно, так, что, если кто и остался на палубе, то не смог бы увидеть его губ, и прочитать по ним, о чем идет разговор.
Год 1928. Май
Испанское королевство. Пиренеи
У камня, похожего на скособоченный крест их ждали два маленьких ослика. На одном невозмутимо сидел дочерна загорелый проводник, на другом – целая гора поклажи: связки веревок, мешки и даже маленькая бочка.
Позади, на дороге, остался грузовичок,
Он скрипнул зубами. Был бы свой – не задумываясь расстрелял бы неврастеника.
Сволочь!
А может быть провокатор?
Чекист посмотрел на испанца. Кровь засохла, но под глазом уже голубел синяк. Синячище…
Нет, все-таки сопляк.
Ну не нравятся священники. Ну и что? Разве это повод орать «инквизитор» и расстреливать старика? Чекист повернулся и зашагал вверх за товарищами.
Чуть задание не сорвал…
Им поручили обследовать две вершины. Муласен и Ането. Группа начала с Муласена. По всем параметрам та больше подходила для дела: гора была выше и находилась ближе к экватору, да и железнодорожная сеть вокруг неё была погуще, но приказ есть приказ и спецгруппа ОГПУ покинув Сьера-Неваду перебралась в Пиренеи, чтоб посмотреть на вторую кандидатку. Та была всего на пятьдесят метров ниже, так что все могло быть…
Год 1928. Май
САСШ. Нью-Йорк
…Мистер Вандербильт, владелец заводов, газет, пароходов и многого другого, сложил письмо, сунул его в боковой карман, положил подбородок на сцепленные ладони, а те – на позолоченного серебра рукоять трости и стал смотреть в окно. Плавное покачивание рессор не успокаивало, а напротив поднимало в душе мутную злобу от недавнего разговора.
Даже вереница деревьев за стеклом казалась не праздничным обрамлением города, а издевкой. Сквозь чисто вымытые окна автомобиля Вашингтонские улицы смотрелись достойно, однако он помнил, что шумели и тут недавно Первомайские демонстрации.
Конечно, в центр города смутьянов и горлопанов не пустили, но все же они появились в столице и не постеснялись выйти на улицы поорать и побездельничать, вместо того, чтоб как все порядочные американцы работать в поте лица, как вот, например, Чарли.
Мистер Вандербильт посмотрел на водителя и некстати вспомнил, что как раз первого мая шофер был свободен. Неприятный холодок коснулся сердца, а Чарли, словно почувствовав неладное повернулся и вопросительно глянул не босса.
Нет, Чарли конечно, вне подозрений, но сколько вокруг настоящих смутьянов только и ждут момента…
Он гневно дернул щекой, поняв, что слово в слово повторяет то, что только что говорил Госсекретарю. Вспомнился и пустой, ничего не обещающий взгляд.
Ему не верили!
– Что же делать?
В вопросе часто задаваемым миллионером самому себе чувствовалась изрядная доля растерянности. Почему-то получалось, что опасность ползучего большевизма вдел только он. Никто, ни Госсекретарь, ни сенаторы, ни сам Президент не верили в очевидную угрозу. Они думали, что все закончилось, что красный медведь обломав когти на Польше и Германии вроде бы успокоился, перестал тянуть лапы в Европу, где у САСШ имелись свои интересы и стал принюхиваться к Азии. Это устраивало всех – и Конгресс и Президента Северо-Американских Соединенных Штатов.
Миллионер не задавал вопроса «Почему». Вопрос имел значение риторического.
С одной стороны торговля с Советами приносила фантастические прибыли. В огромную страну, только что пережившую пятилетнюю Гражданскую войну, а до этого поучаствовавшей в Мировой, продать можно было все что угодно.
А с другой стороны, что тоже было совсем не дурно, головы об Азии должны были болеть у Великобритании и Франции.
Сиюминутные интересы для политиков оказались важнее завтрашних. Золото – сильнее принципов и здравого смысла.
Правительство верило большевикам, а он – нет. После того, что они сделали со своей страной и пытались сделать с Германией, Венгрией, Польшей – не верил. Эти не перед чем не остановятся, и, дай им волю, когда-нибудь доберутся и до Америки.
Иногда он казался себе Ноем, стремящимся объяснить тупым согражданам неизбежность Потопа или ангелом с трубой, что должен был вострубить, но от этого ничего не менялось.
Люди разделявшие его убеждения были либо слабы либо неизвестны, да и было их не так много.
Его трубу никто не слышал, его слов никто не понимал.
Ною было легче – у него были послушные сыновья.
… Они уже поворачивали к особняку, когда обгоняя их, мимо пронесся темно-синий «Роллс-ройс». Чарли притормозил и «Роллс» подрезая его, словно правила не для него писаны, свернул к подъезду отеля. Водитель что-то проворчал сквозь зубы, вынужденный остановиться.
Из машины вышел молодой мужчина и направился к дверям.
Миллионер не обратил бы внимания на нахала, но навстречу ему, из темноты, ударили вспышки яркого света. Репортеры – человек двадцать – встали стеной перед входом, щелкая затворами фотокамер, и гостю пришлось лавировать среди них, чтоб пройти внутрь. Мистер Вандербильт смотрел на эту кутерьму не вполне понимая, что происходит.
– Кто это, Чарли?
Шофер обернулся. Лицо его было невозмутимо и уважительно, но в голосе миллионер почувствовал удивление.
– Это мистер Линдберг. Мой тезка!
– А-а-а-а! – сразу вспомнил миллионер. – Авиатор!
– Лучший авиатор! – почтительно поправил его шофер. – Его знает весь мир!
Линдберг уже вошел в отель, но некоторые корреспонденты продолжали пережигать лампочки, чтоб запечатлеть хотя бы спину героя.
«Весь мир? – Подумал миллионер. – Может быть, это как раз то, что нужно?»