Звездолов
Шрифт:
Хирам помолчал еще с минуту, пристально глядя на нее, потом улыбнулся:
— Ладно, если хотите.
— Одна? — с надеждой спросила она.
— Нет, миледи, — ответил великан, добавив поспешно:
— Но не потому, что я вам не верю. Просто Патрик зажарит меня живьем, если с вами что-нибудь стрясется. Места здесь дикие, опасные.
Марсали хотела возразить, что отлично ездит верхом, но вид у Хирама был непреклонный, и она решила не спорить понапрасну.
— Хорошо, будь по-вашему, — послушно кивнула она. — Мне вовсе не хотелось бы видеть, как
Хирам улыбнулся в ответ, и, к изумлению Марсали, у него на щеке появилась ямочка. Ямочка — у Хирама? На его широкой; топорной физиономии с широким и бесформенным, не один раз переломанным носом? Марсали чуть не хихикнула вслух.
— Ну вот и ладно, девушка, — сказал он, обращаясь к ней, по горскому обыкновению, уже как к давней знакомой. — А то ты все злилась на меня.
— Я на Патрика злилась, — ответила Марсали, — но, как на грех, его здесь не было, а ты был.
— Так я постараюсь не попадаться тебе на глаза, когда он появится, — усмехнулся Хирам.
— Мудрое решение, — кивнула Марсали.
— Да уж. Но, знаешь, когда Патрик что-нибудь делает, то хорошо понимает зачем.
Господи, как она устала слышать это!
— Просто он никогда не трудится объяснить.
Хирам перестал улыбаться и нахмурился:
— Так уж он привык.
— Мне нет дела до его привычек.
— Да, он — человек тяжелый, — вздохнул Хирам. — Зато надежный. А надежность — редкая в людях добродетель. Как, впрочем, и жалость, хотя иногда проявлять жалость не слишком разумно.
Тем временем они дошли до ручья, и Марсали зачерпнула полное ведро воды. Она вполне могла бы донести его до дома, но Хирам не позволил.
На обратном пути к хижине она спросила:
— Как это — неразумно жалеть?
Хирам долго молчал, будто не зная, отвечать или нет, и наконец решился:
— Патрик не разрешал грабить деревни и насиловать женщин, хотя так поступали все. И никогда не убивал врага, если тот просил пощады.
Ни то ни другое не казалось Марсали верхом добродетели. Так следовало поступать любому честному человеку; однако она не стала возражать, потому что не хотела прерывать столь необычные для Хирама речи.
— Война меняет людей, — продолжал он, — а вот Патрика она не изменила.
— Правда? — усомнилась Марсали. — Он что, всегда был таким упрямым? Таким надменным? Странно, я помню его совсем другим. И не припомню, чтобы раньше он брал женщин в заложницы и удерживал против их воли.
Хирам поморщился, как от боли, и уставился на свои ноги, не желая отвечать. К своему стыду, Марсали злорадствовала — правда, всего минуту.
— Он не привык объяснять свои поступки, — промямлил Хирам.
— Разумеется, — язвительно отозвалась Марсали.
— Но ничего плохого он не хочет.
Как видно, Хирам не уступал в упрямстве Патрику — особенно когда она посмела усомниться в добродетелях человека, которого он ставил на второе место после господа бога, подумала Марсали. Другой раз надо попробовать быть милой и кроткой; так можно узнать еще что-нибудь полезное.
Они занесли в хижину
Он понимающе улыбнулся:
— Я не прятал их от тебя, девушка. Патрик сказал, ты дала ему слово.
— А зачем вообще прятать коней? — продолжала недоумевать Марсали.
— Быстрый Гарри сам нашел это место. Может статься, и кто другой набредет, и я не хочу, чтобы этот кто-то нашел наших коней. Потому я и огня днем не разводил.
Марсали стало стыдно, но на душе у нее полегчало. Патрик поверил ее слову. Патрик ей верит, пусть хоть самую малость. Почему же Хирам раньше ничего не сказал? Верно, как и его хозяин, полагает, что чем меньше говорить, тем лучше…
Молча она смотрела, как Хирам седлает коней, потом позволила ему помочь ей сесть в седло, и они выехали из пещеры. Хирам намеренно ехал следом за ней, не показываясь ей на глаза, и она оценила эту малую толику свободы. Или просто он не хотел больше отвечать на вопросы? Марсали придержала своего коня, подождала, пока Хирам окажется рядом с ней.
— Патрик рассказывал, ты спас ему жизнь.
— Скорее, он спас мою, — твердо ответил великан.
— Где вы воевали вместе?
— В Шотландии, Ирландии, Франции, Пруссии.
— Откуда у Патрика на лице шрам?
— Подарок одного ублюдка-англичанина. Но Патрик в долгу не остался, — с видимым удовольствием сказал Хирам, пробурчав себе под нос что-то вроде: «Убить его, недоноска, мало».
— Как это было? — спросила Марсали.
— Не стоит вспоминать. Прибавим ходу, миледи? — Хирам нечасто называл ее «миледи», и она уже усвоила, что после этого слова разговор вскоре заканчивается.
Оставалось лишь усмехнуться:
— Да, можно.
Марсали ударила пятками в бока застоявшемуся коню, и тот послушно перешел с шага сначала на рысь, а затем, набирая скорость, — на галоп. Она чувствовала, как мощно сокращаются под атласной шкурой мышцы животного, слышала собственный смех: ее заносило на поворотах, когда конь лавировал между деревьями. Хирам держался слева от нее, не догоняя, но и не отставая, готовый удержать ее от любого безрассудства.
А она скакала очертя голову, и это было чудесно, и она знала, что ей так хорошо, потому что Патрик принял всерьез ее обещание, потому что все сказанное Хирамом означало, что Патрик по-прежнему достойнейший из людей, пусть даже он скуп на слова и не способен к безоглядной откровенности. Быть может, потом, когда поймет, что может всецело доверять ей, когда бремя стольких жизней перестанет давить ему на плечи, он переменится?
Она еще раз пришпорила коня, и тот полетел стрелой, вырвавшись из-за деревьев на простор открытой долины, ведущей к дальним горам. За спиной что-то крикнул Хирам; Марсали оглянулась и через плечо увидела, как он указывает куда-то, а потом заметила впереди двух всадников, спускавшихся с перевала им навстречу.