Звезды без пощады
Шрифт:
— Тебе к врачу надо. Обязательно, Свет.
Хитрова повернула к Союзному проспекту, непривычно тихому и пустому, глянула в зеркальце на озаботившуюся подругу с пропитанными кровью трусиками в руке, усмехнулась, потом сказала:
— Времени на мелочи нет. Доедем до Кольцевой, там остановимся на десять минут. Зеленкой мне помажешь и забинтуешь. Аптечка в багажнике есть, — она поморщилась от боли. — Правда, с повязкой буду выглядеть дура дурой.
— У тебя может быть сотрясение, а ты рассуждаешь, как выглядеть будешь, — возмутилась Ирина. — К врачу надо.
— Нет, — отрезала Хитрова.
Несколько минут они ехали
— Свет, как ты думаешь, тот, что отлетел с дорожки в кусты, выживет. Боюсь, мы убили его. Черт, так неприятно. С ума сойти!
— Не знаю. Мне все равно, что с ним. Это война, милая моя. Пожалуйста, усвой: или ты опередишь, или тебя… — она недоговорила — возле магазина на углу раздалась автоматная очередь, ей вторили глухие, басовитые выстрелы охотничьего ружья.
Хитрова пригнулась и прижала педаль газа.
— Видишь, во что превратилась Москва? — зло прошипела она, когда опасный перекресток, стрельба и крики остались позади. — И с каждым днем здесь будет хуже. Здесь сегодня ад без всякого девятого августа. А ты хотела остаться. На дорогах, говорят, тоже неспокойно, но сидеть на месте и ждать неизвестно чего — последняя глупость.
— Куда мы теперь? — Красиной сильно захотелось курить, от страха, от нервного напряжения, съедавшего ее из глубины груди и от внезапно нахлынувшей тоски. Кроме нейлоновой сумки с горкой барахла, все вместе с прежней жизнью осталось в ее квартире, в которую она даже забыла прикрыть дверь. — К Гомельской посадке? А, Свет?
— Нет, — после затянувшейся паузы отозвалась Хитрова. — Едем к Челябинску.
— Почему не к Гомелю?
— Потому, Ир, потому… Южнее Челябинска сел звездолет. Об этом стало известно три часа назад — знаю точно от Куренцова, а он из радиоканала военных. В новостях об этом пока молчат и, может быть, не скажут. До Гомеля ближе, но белорусы не всех пускают — это раз. Два — корабль, что под Гомелем, может взлететь в любую минуту. Он будто забит под завязку. Миллион с лишним взяли. И три — к Челябинску теперь легче проехать. Все, кто на личном автотранспорте ломанулись к Белоруссии, а большинство тех, что направлялись в Сибирь уже давно за Уралом. Пробки, конечно, есть, но они начинаются за Уфой. И бензин, я слышала, там легче достать.
— Как он сел под Челябинском? — Красина нахмурилась. — Россия же не подписала соглашения с кафравцами. Ну это, о передаче территорий. Президент наш с трибуны орал, что не поддастся на инопланетный грабеж. Они эвакуировать нас отказались.
— Да знаю я. Фиг поймешь, что там происходит сейчас в верхах родины-матери и в ООН. Мы раньше не могли понять их закулисные игры, а теперь тем более, — Хитрова вильнула рулем влево, обходя разбитый фургон. — Возможно, наши вожди раскинули мозгами и подписали соглашение. Хотя, что оно — пустая бумага. А может, их корабль ошибся местом посадки. Слышала, что он долго кружил над Казахстаном.
К Челябинску Ирине ехать совсем не хотелось. Челябинск был слишком далеко. Она знала из новостей, что твориться на уральских дорогах и не верила, что ей с Хитровой удастся одолеть и половину пути. Но главным образом не хотелось потому, что этот путь вел совсем в другую сторону от Балтийска, где остались мать и отец. Ирина все еще надеялась хотя бы поговорить с ними по телефону. Об Игоре Гончарове, своем не таком уж сердечном друге она почти не думала.
9
За дробовиком поехали сразу — утра ждать не стали. Да и не хотелось ни Лугину, ни Климентьеву ночевать безоружными в квартире при взломанной двери, куда в любой момент могла завалиться банда отморозков. И замученная до смерти девушка в спальне не делала жилище Дениса приятным местом даже для краткосрочного отдыха.
Вопреки опасениям, замок на гараже оказался цел, да и ворота, слава богу, никто не вынес, не разрезал «болгаркой» на железные лепестки. Света не было ни в гаражном кооперативе, ни во всем районе. Вырубили электроснабжение еще до одиннадцати. Только звезд сверкало на небе много-много, как в ту ночь под Рыбино, когда дед Матвей вытащил из кармана газету со статейкой об астероиде. И рядом не блестело под луной озеро с шелестящими на мелководье камышами, а вместо деревьев вокруг чернели призмы полумертвых многоэтажек. Редко в каком окне мерцал огонек свечи.
Денис загнал джип в гараж, выгрузил с заднего сидения вторую палатку, рюкзаки со всякой всячиной и разложил сидения. Ворота прикрыли и спали в машине, часто просыпаясь от выстрелов, остервенелого собачьего лая и голосов, поочередно ощупывая гладенький приклад «Бекаса».
Климентьев встал раньше мичмана, когда только расцвело. Открыл ворота гаража, впуская утреннюю свежесть, и принялся собирать с полок полезные вещи в дорогу. Интересовал его в основном инструмент: набор немецких ключей, дрель с десятком различных насадок, пассатижи, отвертки, ножовки с полотнами, тяжелый топор и кое-что из плотницкого арсенала — всего набралась столько, что на куске брезента образовалась тяжеленькая горка металла и пластиковых коробок.
— Прошареный ты, Дениска, — заметил Лугин, выйдя из машины. — Никак собираешься новый мир строить после девятого августа. Во, даже гвозди с винтиками не забыл, — он присел на четвереньки, перебирая запаянные в полиэтилен наборы крепежа.
— Угу, — отозвался аспирант, ковыряясь в шкафчике. — Обидно будет, если для нового мира не хватит какого-нибудь гвоздя. Ты не юродствуй: от этих мелочей зависит выживание. Кто сейчас угадает, во что через пару недель превратится мир. Может быть так, что этот гвоздак, — он зажал в замасляных пальцах ржавую семидесятку, — будет стоить очень дорого. Там банки с тушенкой, — он кивнул куда-то за емкость с тосолом. — Кидай в машину.
— Ну, ты буржуйская рожа, — Сергей нехотя встал. — И в детстве у тебя всегда конфеты водились. В портфеле. Как сейчас помню.
— Обязательно водились — чисто пацанячья заначка, — согласился Климентьев. — Оксанка поэтому со мной дружила, а не с тобой.
— Ах, вон в чем дело! — Лугин поднял коробку с консервами и едва удержал ее, согнувшись от смеха.
— Больше тебе скажу, — Денис обтер руку о тряпку и с мрачной серьезностью посмотрел на друга. — В восьмом классе я Оксанку так накормил шоколадом, что ее повело со мной целоваться.