Звезды над Ямалом
Шрифт:
Ивану Сотникову привиделся во сне князь Гостомысл.
– Здравствуй, любимец мой Ванюша. Не хотел я тобя беспокоить, но сослужи-ка мне, отрок, еще разок. Видно, без твоей подмоги не обойтись ныне.
– Рад исполнить волю твою, отче.
– Заверни к Никитию в избу, там человек у него из другого мира, Юрием звать. Возьми с собой его в путь долгий. Без тобя, Ванюша, заплутается он в этом мире, не приживется. Без него не найти соленое озеро Афоньке Пашкову. А коли не найдет холоп государев озеро заветное, великий мор на Руси настанет. Да и люд охочий на новых землях не приживется.
Князь
– Чернявый Юрий на лико, татарскую мову знает, представишь его мурзой Юсупом, сыном Ибрагима, друга твоего отчима.
– А коль не поверят мне, отче?
– Отдай ему перстень аркара Исатая, пущай его на перст наденет. Блеснет мурза Юсуп как бы ненароком им при встрече с Афонькой, тот и поверит, знает боярин таким драгоценностям цену. Ибрагим-то названым братом Филиппа Пашкова был. Стало быть, названые они братья с Афанасием Филипповичем. И Тишка, холоп Афони, тоже помнит, как парубок татарский утопающего Фильку в отрочестве спас. Вот и сведешь Юсупа с Пашковым. Пущай при нем и останется. Возвращаться ему в свой мир никак нельзя, убьют его кровники. Но и в этом мире шила в мешке тоже не утаить. Прознает степь, что мурза Юсуп объявился, тут-то вороги у него и появятся. Царевич Алей, сын убитого Ибрагимом Кучум-хана, пошлет убийц, вот тут-то ты, Ваня, и пригодишься. Будь, пока не освоится, ему верной подмогою.
В оконце заглянул лучик солнца. Гостомысл нежно погладил по голове своего любимца и, поднявшись с лавки, грустно произнес:
– Пора мне, Ванюша, рассвет брезжит. Коль понадоблюсь, вспомни про колокольчик без била, который у Никития возьмешь на время. Им позвони, я и явлюсь к тобе, но токмо звони, когда нужда приспеет.
С этими словами ведун отошел в сторону, и образ его растворился.
А Иван, проснувшись, присел на лавке.
– Отче, ну что же так мало был со мной. Почто так быстро рассвет наступил, – вздохнул он с досадой.
***
Крым.
Дворец хана.
Хан строго посмотрел на склонившегося в поклоне своего визиря.
– Недоимки у нас по торговле солью, почтенный. Тьма хипл скопилась в амбарах, жалуются наши торговцы, спрос упал. От того и в казну прибыль не поступает.
– Господин, московиты, что являются главными закупщиками, сократили число обозов. Наших купцов в диком поле казацкие шайки разоряют. Царь Михаил от них открещивается: «Мол, не мои это людишки. Неподвластные они мне».
– А обозы с зерном за службу верную шлет им лукавый, – усмехнулся Гирей.
– Вот-вот, великий хан, хитрит московский царь, – продолжил, выждав паузу, визирь. – Но не в этом беда, господин, беда в том, что московиты в Сибирское ханство дорогу проведали, а там соленых озер множество. Если не упредим их, на веки вечные урусы соль у нас брать перестанут. Стало известно, что боярин Пашков с отрядом стрельцов в триста сабель в Сибирь пошел. А еще с ним казаков сотня и охочих людишек душ двести. Повели, великий хан, четыре джагуна 3 ногайцев в Сибирь послать.
3
Джагун – сотня воинов.
– У тебя есть на примете такой отряд?
– Да, великий хан, есть. Это воины, что из Дербента осенью пришли. Рвутся они в поход,
– Согласен, – перебирая четки, вздохнул Джанибек Гирей. – Но не мало ли воинов ты хочешь послать?
– Достаточно, великий хан, чтоб разогнать обоз урусов. На Дунае неспокойно, не можем мы дать им в подмогу янычар. Каждый воин на счету. Не окрепли мы еще после битвы под Молодью, сильно большой урон понесли от князя Воротынского.
4
** Адис – ныне Темрюк.
Сибирь.
Яна, показав рукой на небольшое стадо косуль, приглушенно обратилась к сыну:
– Ну-ка, Емелька, стрельни-ка одну, на привале мяска свежего отведаем.
Антип потянулся было к прикладу своей пищали, но атаманша его упредила, положив свою ладонь на кисть отставного десятника.
– Пущай Емельян попытает удачи, а ты, Антипушка, с саней сойди да под узды лошадку нашу возьми, а то рванет ненароком животина, выстрела испужавшись.
Антип спрыгнул с саней и, прикрываясь крупом лошади, повел ее в поводу. Емелька вскинул ствол и, слегка прицелившись, спустил кремневый курок своего мушкета. Грянул выстрел.
Лошадь дернулась, но Антип, удержав ее, успокоил, погладив рукой по морде. Дым рассеялся, и только белые попки косуль, отдаляясь, засверкали по полю.
– Видно, Емелька, стрелок из тебя, как из навоза пуля, – усмехнулся Антип, разглядывая опустевшее поле.
Но стадо косуль почему-то развернулось и вновь понеслось на путников. Антип подбежал к саням, крикнув Яне: «Держи вожжи!» – и, схватив свою пищаль, подготовил ее к выстрелу. Стадо приближалось, десятник приложил тлеющий трут к пороховой ложе пищали.
– Татары! Не стреляй! – закричала Яна, но Антип уже выстрелил.
Самец, бежавший первым, рухнул в снег, остальное стадо, взяв чуть в сторону, перемахнуло через санный след.
На горизонте виднелся конный отряд в десять сабель.
– Заряжай, Емелька, – крикнул десятник пасынку и сам стал протирать шомполом ствол своей не остывшей еще пищали.
Яна вытащила из сена кольчугу и кинула сыну:
– Надевай.
Сама же, достав утятницу, укрылась за корзиной со скарбом. Страха не было. Люди, привыкшие жить в условиях постоянной опасности, готовились принять бой.
Всадники приближались, охватывая полумесяцем одинокую санную упряжку. Выдвигаясь со стороны восходящего солнца, они, пустив коней шагом и изредка показывая ногайками в сторону путников, о чем-то гоготали меж собой.
– Емелька, погоди-ка чуток, пока я не выстрелю, и бей опосля меня першего всадника по левую руку, – жуя соломинку, указал пасынку Антип, – я же пальну крайнего по правую руку.
– А ты, моя любушка, – улыбнувшись Яне, посоветовал, – лупи опосля нас сечкой по коням в середку. Снег нынче мокрый, вязкий, в галоп кони не пойдут по целине, так что успеем перезарядить. Главное – при повторном заряжании посчитайте до двадцати, чтоб все угольки в стволах потухли, а то заряжать начнешь, а ствол в руках и разорвет. Спешка нужна только при ловле блох, а тут, в огненном бое, степенность соблюдать надобно.