Звезды над Занзибаром
Шрифт:
Однако гораздо тяжелее было для Эмили, что предлагалось на завтрак, обед и ужин. Хотя у всех блюд и были приятный запах и вкус, но как она могла быть уверена, что мясо и жир, в котором тушились овощи, не было свининой? Хотя как новообращенную христианку это не должно было бы ее заботить, но тем не менее только при одной мысли об этом в ней поднималось отвращение. Сможет ли Генрих понять, как отвратительны ей даже мысли об этом? Ведь ему, выросшему в этой вере, неведомо различие между чистыми и нечистыми блюдами? Стыдно Эмили было и потому, что она выглядит чересчур разборчивой в еде, выбирая то, над чем можно не задумываться: яйца, печенье, фрукты и чай, и еще потому, что она не может поведать обо всем этом Генриху — своему мужу, которого любит, за которым последовала в его
— У меня нет аппетита, — коротко ответила она; это была ее постоянная отговорка на случай, если кто-то вдруг поинтересуется, почему она так мало и избирательно ест.
— Что-то еще гнетет тебя.
— Мне нужно взглянуть на малыша, — уклонилась от прямого ответа Эмили, пытаясь таким образом избежать настойчивых вопросов Генриха.
— С ним все хорошо, — ответил он и придержал ее за локоть. — С Тересой и миссис Эванс ему как нельзя лучше.
Хотя у Тересы не было своих детей, зато множество племянников и племянниц, некоторых из них она воспитывала «собственноручно» и потому имела большой опыт в том, что касалось детей. Тереса положительно была без ума от малыша Генриха, которого полюбила с самого первого кряхтящего вздоха — как родного внука. Так же ей и ее мужу полюбились Эмили и Генрих, словно собственные дети, и потому они решили сопровождать их в переезде во Францию, где у испанской четы был дом. А миссис Эванс, английская приятельница Масиасов, должна была на первых порах заменить Эмили горничную, компаньонку и няню малыша Генриха.
— В самом деле, — подтвердил Генрих, встретив недоверчивый взгляд жены. — Когда я отправился на твои поиски, он как раз лежал голышом на простыне, болтал ножками и смеялся от удовольствия.
Уголки рта Эмили дрогнули, когда она представила себе такую картину. Эта тень улыбки тут же отразилась, как в зеркале, на лице Генриха, затем он посерьезнел.
— Я хочу напомнить тебе об обещании, которое ты дала мадам Кольбер.
Ее темные глаза избегали его взгляда, она напряженно прикусила нижнюю губу. Поскольку в каютах стоял невыносимо горячий и спертый воздух, то вот уже несколько ночей салон преображался во временный лагерь: его устилали матрасами, и все пассажиры первого класса спали там — мужчины, женщины и дети. Господа в ночных рубашках и длинных кальсонах; дамы в длинных, по щиколотку, сорочках и в нижних юбках. В Эмили все бунтовало против того, чтобы на людях показываться в таких тонких одеждах, что она краснела при виде своих спутников в столь бесстыдном облачении. Казалось, никто об этом и не думал, — только она, Эмили, не знала, куда девать глаза от смущения.
— Мне очень жаль, если ты думаешь, что я предал тебя, потому что попросил совета у мадам Кольбер.
Мадам Кольбер, элегантная изящная француженка, давно жившая на Маврикии и теперь решившая навестить свою старую родину, давно уже уговаривала Эмили, обещая ей, что сама будет все время лежать рядом и таким образом ограждать ее от остальных спутников. В конце концов Эмили поддалась на ее уговоры и согласилась.
Она хотела что-то сказать, но Генрих продолжил:
— Я просто не знал, как тебе еще помочь. В такую жару ты не можешь спать внизу. Не в таком воздухе. — Когда Эмили против желания согласно кивнула, он взял ее за подбородок и обвел большим пальцем ямочку на нем. — Хотя я и вынужден признать, что вид волосатых ног мистера Дженнингса или мощных белых икр мадам Вильфранш у меня тоже не вызывает восторга.
Эмили звонко расхохоталась, и этот искрящийся смех прогнал все ее заботы.
— Я знаю, что это все внове для тебя и потому тебе так тяжело, — прошептал он, притягивая ее к себе. — И если есть что-то, что я могу сделать для тебя, чтобы облегчить тебе жизнь, скажи мне. Что бы это ни было — я попробую.
Эмили закрыла глаза и обняла Генриха изо всех сил.
Ей было довольно того, что он был рядом. Что бы ни припасла для нее ее новая жизнь — необычного, чужого или даже пугающего, — если Генрих будет рядом, у нее хватит сил вынести все.
«Со временем все будет лучше и легче, — поклялась она себе. — Время все расставит по местам».
Разве не так оно делает всегда?
38
В Суэце они высадились на берег, где смогли увидеть гигантскую стройку: строили
После долгой тряски они рассчитывали отдохнуть в Каире. Однако столица была чересчур шумной, чтобы они смогли просто ничего не делать. И она была слишком большой и многоликой, чтобы они смогли ее всю осмотреть за те немногие дни, что у них были. Один из базаров соблазнял прогулкой по рядам шелка кричащих расцветок или замечательных украшений из тонкого серебра и золота, над которыми душистым покрывалом стелились ароматы корицы и кардамона, гвоздики, перца, черного тмина. Глаза Эмили были на мокром месте, и это вселило неуверенность в ее мужа, потому что он не мог понять, навеяны ли слезы счастливыми воспоминаниями или же вызваны тоской по родине. В Каире они жили в роскошном, известном далеко за пределами Каира отеле Шепард, и там Тереса узнала, что в квартале неподалеку живет вдова-англичанка, которая пишет и переводит книги и прекрасно говорит по-арабски. Прогулкой в этот квартал и возможностью навестить англичанку Тереса думала порадовать Эмили, поскольку она давно не имела возможности поговорить на своем первом родном языке.
Однако когда они появились перед узким высоким домом, стоявшим между похожими неприметными домами, то нашли его пустым и закрытым. Он никак не походил на открытый дом, в котором рады гостям в любое время, как рассказывали Тересе.
Приветливая соседка из соседнего дома объяснила им, что Майя Гринвуд Гаррет уехала на родину — в Англию, где ежегодно проводила здешние жаркие летние месяцы. И Тереса, Эмили и Генрих ни с чем вернулись в отель.
Но в Каире было что посмотреть и куда пойти. Кофейни и парки, великолепные улицы и площади, где сверкали в ночи роскошные дома. Узкие шумные переулки; мечети и минареты, церкви и античные развалины. Город в точке пересечения между Востоком и Западом и Африкой, блистающий всеми красками и оттенками различных культур, которые пронеслись над ним и оставили свои отпечатки.
— Куда это ты меня ведешь? — Задыхаясь и подобрав юбки, Эмили взбиралась на гору с Генрихом, гору эту было видно из всех точек города.
— В цитадель, — ответил довольный Генрих. — Тебя там ждет сюрприз!
Массивное сооружение, которое, казалось, ожидало их, звалось Каирской цитаделью, или Крепостью Саладдина, было окружено мощными стенами, а внутри возвышались стройные минареты. От вида на город, расстилающийся у их ног, просто дух захватывало: море крыш и башен, над которым мерцал солнечный свет, а городской шум и звуки, доносившиеся с улиц и из переулков, были подобны шелесту прибрежных волн. Не менее впечатляющим зрелищем было и то, что за лабиринтом стен на солнце сверкали купола мечетей.
— Мечеть Мухаммада Али, — шепотом пояснил Генрих ей на ухо, когда она с приоткрывшимся от удивления ртом стояла перед прекрасным сооружением и широко открытыми глазами впитывала в себя каждую мельчайшую деталь. — Хочешь войти?
— Да, — блаженно-взволнованно выдохнула Эмили, и ее пальцы крепко сжали руку мужа.
Если на Занзибаре мечети были простыми и без украшений, то мечеть, возвышавшаяся над Каиром, была изощренно украшена, — однако ее убранство совсем не перегружало ее. Возведенная на холме, она как бы венчала город, сверкая на солнце известняком песочного цвета и алебастром. Алебастр был отполирован до блеска, и казалось, что он светится изнутри; внутренний двор также был вымощен алебастром, а в тени изящного павильона — тоже из камня — помещался бассейн с водой для ритуальных омовений. Эмили по очереди восхищалась всеми колоннами и арками, а потом, задрав голову, стала рассматривать громадные купола, окруженные куполами поменьше, но от этого не менее впечатляющими. По бокам от мечети стояли два минарета, подобные стрелам, они были устремлены в небо. Только теперь Эмили поняла, почему Генрих просил ее захватить шаль, и она, согласно обычаю, закуталась в нее, прикрыв волосы и лицо.