Звёзды против свастики. Часть 2
Шрифт:
– Понятно… И как долго может продлиться эта его амнезия?
– Месяц, год, всю оставшуюся жизнь.
– Тогда не будем полагаться на удачу, – улыбнулся следователь, – я сам подберу ему имя! – В ответ на недоуменный взгляд врача, улыбнулся ещё шире: – Шутка!
– Итак, вы утверждаете, что ваш подопечный не кто иной, как числящийся пропавшим без вести капитан танковых войск Копп Вилли?
– По крайней мере, он вполне им может быть.
Ответ показался начальнику по меньшей мере странным, и он потребовал объяснений.
– В тот день, – пояснил следователь, – в Варшаве шли тяжёлые
– Опознание делать не пробовали?
– Не имеет смысла, штандартенфюрер. Половина лица Коппа до сих пор скрыта повязкой. К тому же его сегодня отправляют в другой госпиталь. Долечиваться он будет уже в фатерлянде. Если мы отправим его туда без документов…
Штандартенфюрер жестом остановил следователя:
– В том, что он германский офицер, мы можем быть уверены?
– Абсолютно! – уверенно произнёс следователь.
– В таком случае, почему бы ему не быть Коппом, раз он сам против этого не возражает?
Штандартенфюрер скрепил бумагу подписью и протянул лист следователю:
– Можете оформлять документы!
– Какого чёрта ты меня сюда притащил?
Благодаря стараниям Раушера, Науйокс нынче недоперепил, потому пребывал в отвратнейшем расположении духа.
– Говорят, отсюда лучше всего наблюдать праздничный фейерверк, – жизнерадостно сообщил Раушер, старательно делая вид, что не замечает дурного настроения подельника.
С тех пор как Зверев завербовал Науйокса, Николай для себя иначе как подельником его и не называл. А как ещё? Приятель? Слуга покорный! Коллега? Согласитесь, как-то не очень. Подельник – в самый раз.
Подписаться-то под вербовкой Науйокс подписался, но запил с той поры, сволочь, основательно. А дела, которое помогло бы ему встряхнуться, как назло, всё не подворачивалось. Зверев обещал что-нибудь придумать, но, как подозревал Николай, исключительно в ответ на его настойчивые просьбы. А германское руководство вообще отправило обоих офицеров в резерв, где они и мыкались в ожидании нового назначения. После гибели Гейдриха, РСХА временно возглавил сам Гиммлер, и прежние обязанности Раушера и Науйокса теперь исполняли его люди. Так что Николай стал всерьёз опасаться, как бы самому не запить. Поэтому, когда Зверев настоятельно посоветовал в день рождения фюрера посмотреть праздничный фейерверк, Николай решил советом обязательно воспользоваться, нутром чуя: что-то здесь не так. С утра присутствовали на торжественном собрании, где слушали обильно политые елеем речи в честь Гитлера. Потом Раушера кто-то отвлёк, Науйокс этим воспользовался, пришлось вытаскивать его из кабака, чем тот остался недоволен и пребывал в этом состоянии до настоящей минуты. Вечерело. Гуляющие всё чаще поглядывали то на часы, то на небо…
– Расчётное время, командир! – доложил штурман.
– Экипаж, снижаемся, приготовиться к сбросу! – скомандовал Глеб, отжимая штурвал от себя.
– Жаль, что не загрузились настоящими бомбами, – проворчал штурман.
Глеб сделал вид, что не услышал.
Праздничный фейерверк зажёгся в небе над Берлином точно в назначенное время. Зверев с волнением следил за происходящим. Лишь бы всё совпало по времени, иначе…
Вот в небе под радостный рёв толпы вспыхнул огромный Hakenkreuz (свастика) и почти сразу же взвыли сирены воздушной тревоги, вызвав поначалу не столько страх, сколько замешательство. Налёт? В такой день? Как такое вообще может быть?
А в небе творилось невероятное. Hakenkreuz неожиданно взорвался, а вместо него в небе вспыхнула яркая красная звезда. А потом с неба на головы обезумевших немцев посыпались листовки. Сотни, тысячи листовок. На земле метались люди, по небу шарили прожектора.
Николай весело посмотрел на враз протрезвевшего Науйокса.
– Как тебе такое?
– Впечатляет, – кивнул тот.
Посмаковав зрелище ещё минут пять, Николай толкнул подельника в бок:
– Пошли!
– Куда? – спросил Науйокс.
– В кабак, чудило! – рассмеялся Николай.
О том, что у фюрера от такого поздравления случился чуть ли не припадок, говорили шёпотом и с оглядкой. А вот детали происшествия обсуждали очень даже громко, по обычаю перепихивая вину с одного ведомства на другое. В конечном итоге совместными усилиями произвели на свет некий меморандум, в котором всю вину за случившееся возложили на русский самолёт, в самый неподходящий момент оказавшийся в небе над Берлином, спустившись, по-видимому, с огромной высоты, недоступной истребителям люфтваффе, поскольку туда он от них впоследствии и ушёл, сбив на прощание парочку самолётов.
Гитлер, который оправился от потрясения, так прокомментировал документ:
– Прилетай, кто хочешь, сбрасывай что хочешь… А не излишне ли гостеприимно с нашей стороны?
Оргвыводы, разумеется, последовали, и головы, разумеется, полетели…
– Молодцы! – Скупой на похвалы Александрович в этот раз не скрывал удовлетворения. – Показали фашистам, кто в доме хозяин! А с фейерверком, видно, наши инженеры поработали?
– Никак нет, – выступил вперёд председатель КГБ Ежов. – Это наши разведчики на земле постарались, а экипаж капитана Абрамова, если так можно выразиться, взял вину на себя, ну и листовки сбросил.
– Всё равно молодцы! – нисколько не огорчился президент. – Всех причастных представить к правительственным наградам! И вот ещё что… майор Абрамов звучит, по-моему, гораздо лучше!
19-май-42
Судьба разведчика-нелегала не прельщала Петра Ежова ни в малейшей дозе. Однако когда в польском госпитале ему была предложена альтернатива: с ногой под чужой личиной или под своим именем, но без ноги и на конспиративной квартире, размышлял он недолго. Теперь, под стук колёс санитарного поезда, он оправдывал своё согласие исключительно полубредовым состоянием, в котором тогда находился. А иначе какого рожна ему ставить на кон собственную жизнь, а потом объявлять мизер при двух тузах? Но как потом повезло с прикупом! И вот он с новенькими документами, да на чистых простынях едет долечиваться в один из берлинских госпиталей. И кто он после этого? Все дружно сказали: везунчик! Это понятно, но ведь и нелегал, хотя и не разведчик…