Звезды расскажут, комиссар Палму!
Шрифт:
— И девиц тоже? — ужаснулся комиссар. — Да у них сам черт ничего не разберет! А у парней всегда что-нибудь такое на совести…
— На вашу ответственность, — безжалостно надавил я. — Беглый допрос. Чем короче, тем лучше. Что они знают о телескопе? Не видели ли чего-нибудь подозрительного, шатаясь там, вокруг Пассажа? Не видели ли у кого-нибудь пластыря на лице? Потом имя, адрес, чем занимаются родители и все такое прочее. И пусть катятся. Значит, по одному, всех по очереди. Да, еще! — спохватился я. — Если по поводу кого-то возникнут серьезные подозрения, снимите отпечатки пальцев и сравните с теми, что нашли
— Да, — отозвался комиссар, но тон его мне совсем не понравился.
Я закончил, и Палму принялся рассуждать вслух:
— Предположим, что парень, укравший телескоп, притащил его во двор Пассажа, чтобы похвастаться перед приятелями.
— Украл откуда? — спросил я.
— Но ты же видел вмятины в песке возле Памятника! Это следы от штатива, — терпеливо объяснил мне Палму, словно ребенку. — Старый Нордберг наблюдал за звездами… Ну же: астрология, гороскопы.
— Ты считаешь… — У меня мороз пробежал по коже.
— Я ничего не считаю, пока у меня нет надежных свидетельств и фактов, — отрезал Палму. — У меня не такое богатое воображение, как у тебя. К счастью. Но я готов предположить, что парень, выскочивший из машины после аварии, мог в панике помчаться вверх по холму, а там — там польститься на этот телескоп.
— Но ведь это невероятно: чтобы мальчишка был таким отъявленным негодяем, таким потерявшим человеческий облик злодеем! Чтобы он, только что убив человека, отправился похваляться своим трофеем! — недоверчиво воскликнул я.
— Конечно, — решительно сказал Палму. — В том-то и вся странность этого случая. Но представим ситуацию дальше: парень прочитал газету — ну, из любопытства, чтобы узнать, нет ли там чего-нибудь о его ночной аварии, и вдруг — вдруг все осознал. Что он натворил…
— Испугался и решил спрятаться, — продолжил я. — Бросить свой трофей и забиться в какую-нибудь ближайшую нору.
Зазвонил телефон.
— Говорит констебль из полиции порядка, — отрекомендовался грубоватый голос. — Было приказано сообщать обо всем подозрительном. Так вот, я дежурю на вокзале, и ко мне обратилась служительница из общественного туалета, сказала, что в мужском отделении закрылся какой-то парень. Сделал что-то такое с замком, и дверь нельзя открыть. Служительница думала сначала, что он просто незаметно улизнул, но потом услышала, что он там плачет, в туалете.
— Плачет в туалете, — повторил я, и Палму быстро вскинул голову.
— Я пошел взглянуть, — продолжал полицейский, — подергал дверь, но парень не открыл. Затаился там, как мышь. Даже ноги поднял на сиденье, чтобы его в щель под дверью не было видно. Ну, мне и пришлось высадить ту дверь. Парень длинный, тощий, морда вся зареванная, хотя в кожаной куртке и всем таком…
— Где он сейчас? — полюбопытствовал я, глядя в напряженное лицо Палму.
Полицейский замялся.
— Тут я маху дал. Мне показалось, что он вроде ничего… Подумал, не стоит зря суровость проявлять. В общем, на мосту он у меня вырвался и побежал к платформе, где поезд как раз подходил. И… и, в общем, попытался прыгнуть под поезд. Его кто-то успел перехватить, ну и я сразу подбежал. Но он дрался и отбивался, ревел даже. А потом я его увел. Я бы его за уши отодрал, если бы сам так не струхнул. Ну вот, теперь он у меня здесь, на вокзале, в предварилке сидит. Я сразу вам позвонил, как было приказано.
— Правильно поступили, — похвалил я.
Странное чувство торжества охватило меня. На Палму я мог и не смотреть.
— Его имя Вилле Валконен, семнадцать лет, учащийся? — спросил я самым естественным тоном, стараясь выдержать нейтральную интонацию, хотя искушение было велико.
В телефоне послышалось удивленное пыхтенье.
— Как вы догадались?! — изумленно воскликнул констебль, и в голосе его послышалось уважение. — Это… это здорово! Надо рассказать нашим. Я и не догадывался, что вы у нас ясновидящий!
Я прервал его болтовню.
— Вызовите ближайший патруль и отправьте с ними парня, пусть доставят прямо ко мне, — приказал я. — Без сирен. И без наручников. Но — чтобы не убежал! Предупредите патрульных, что они за него отвечают.
— Ясно, — отозвался тот. — Сделаем в лучшем виде. И — на всякий случай — моя фамилия Лайтинен, старший констебль. Надеюсь, не забудете.
— Лайтинен, — повторил я. — Запомни, Палму! — Я положил трубку. — Парень плакал в туалете и пытался прыгнуть под поезд. Дело начинает проясняться!
— Я же тебе говорил: ты о Вилле ничего не знаешь! — назидательно проговорил Палму (конечно, ему было завидно, что я поймал Вилле). — Когда твоя девушка на третьем месяце, а тебе только семнадцать, и ты еще учишься… А тут еще эта витрина, которую ты нечаянно разбил и за которую теперь должен платить, и машина, по-видимому тобой угнанная и разбитая, и еще ты стащил у старика телескоп, а его труп обнаружили утром в кустах — наверно, и тебе захотелось бы от всего этого кинуться под поезд!
— Может быть, — кивнул я. — Но сейчас мне хочется посмотреть на ботинки Вилле.
В дверь постучали. Курьер принес из лаборатории вещи Фредрика Нордберга и заключение. Из любопытства я сначала вытащил бумажник. Потертый бумажник самого жалкого вида из коричневой кожи. Денег не было, зато в нем лежал тонкий пластиковый футлярчик, аккуратно положенный на место после снятия отпечатков пальцев.
Палму заинтересовался, подошел поближе и, вытянув шею, поглядел мне через плечо.
— Ага, вот она! — сказал он. — Сокровище филателиста Кеттунена.
Действительно, это была та самая марка. Редкость из редкостей — финский типографский брак. Выпущенная в честь прилета графа Цеппелина в Хельсинки.
— Странно, — удивился я, — если деньги вытащили, то почему оставили марку? Она же очень ценная.
— Трудно продать! — сообразил Палму.
К моему великому неудовольствию, он опять выбил трубку о каблук, высыпав золу на пол. Меня огорчало, разумеется, не это, а то, что пагубная привычка рано или поздно отразится на его здоровье!
— Впрочем, — продолжал он, не обращая внимания на мой укоризненный взгляд, — вряд ли убийца долго раздумывал на эту тему. Просто выкинул все в ближайшую урну.