Звезды-свидетели
Шрифт:
— Второй пистолет мне удалось утащить из-под носа у крепко спавшей Нины! — простонал Герман, удивляясь непонятливости Льва.
— А… Ясно. И где же он?
— Я думал, — Герман разговаривал уже на ходу, по пути к ванной комнате. — Я почему-то был уверен, что спрятал его за унитазом.
— Ты серьезно?! Ничего более смешного я в жизни не слышал! — хохотнул Рубин.
— Ну и смейся себе на здоровье. Но я перепутал, я вспомнил, что за унитазом я спрятал яд! А пистолет…
— Яд?! Еще и яд?!
— Лева, — Герман склонился над унитазом и извлек
И Герман достал из корзины пистолет. Рубин ошалело покачал головой:
— Ну и в историю ты влип, ничего не скажешь!
— Понимаешь, я думал, что она нашла свой пистолет и взяла его с собой. Словом, что она, пока я спал, искала свое оружие, чтобы продолжить начатое. Она — страшная женщина. Она — убийца! Но у нее есть своя философия.
— У сумасшедших тоже имеется некая философия, у каждого — своя, — заметил, скрестив руки на груди, Рубин. — Повторяю, ты должен радоваться тому, что она исчезла. Пусть даже и на твой машине.
— А что мне с ее пистолетом делать?
— Спрятать. Да так, чтобы никто его никогда не нашел. Ну, все? Поехали?
— Так куда пистолет-то засунуть?
— В курятник, к примеру. Подальше, чтобы он никому случайно на глаза не попался. Хотя кто его искать-то будет?
— Не знаю.
— Правильно. Но спрятать его все же необходимо.
Герман еще раз заглянул в спальню, словно за время их диалога с Рубиным в его доме могли произойти некие изменения и в спальню невероятным образом вернулась Нина. Но — нет. Нины здесь не было.
Какое-то внутреннее чувство подсказало ему — открыть шкаф. И когда он сделал это и заметил на полке сумку, нервно рванул «молнию» и увидел под ее металлической разошедшейся ухмылкой пачки денег, то что-то в нем перевернулось и сердце вновь подскочило к самому горлу. «Она вернется», — подумал он.
И еще он решил, что ничего не скажет Рубину. Чтобы избежать новой порции его насмешек в свой адрес.
Внезапно Герман как-то разом успокоился, словно наличие денег таинственным образом оправдывало исчезновение Нины.
Пистолет они спрятали, яд — тоже. Герман, нервничая, прибрался на кухне, потом они с Рубиным вышли на залитое солнечным светом крыльцо, Герман запер двери дома на все замки, они сели в машину и покатили в Москву.
11
Когда они въехали в Москву, он понял, что истосковался по ней. Герман и прежде довольно часто приезжал сюда за покупками, но это было как бы не в счет. Собственно говоря, он совсем недавно был в Москве, в супермаркете, как раз там, где его и подкараулила Нина. Но сейчас он въезжал в город с совершенно другим чувством — словно он возвращается насовсем.
Он даже расслабился, как-то успокоился, словно недавно проснулся после кошмарного сна и теперь постепенно приходил в себя. И когда он уже готов был немного вздремнуть, его вдруг подбросило на сиденье. Он распахнул глаза, мгновенно вынырнув из сонной одури, и повернулся к Рубину, безмятежно давившему на педаль газа.
— Лева! Ты меня совсем заговорил, заболтал с этими пистолетами. И тот, второй, я спрятал в курятнике, ты видел. А первый-то где?! Я тебе рассказал про него и тут же забыл!
— Гера, ты сказал, что спрятал его. Вспоминай где.
— В кладовке, за банками. Завернул в тряпку. Но проверить-то я не проверил, а Нина бывала в кладовке! А если она нашла его?!
— А ты забудь, — спокойным голосом посоветовал Рубин, уставший, судя по его недовольной мине, от проблем Германа.
— Как это?!
— Так. Просто забудь, и все. Ты мне лучше скажи, ты Бунина прочел, вернее перечитал?
— Не совсем, — проблеял Герман.
— Понятно, значит, не читал. Гера, приди в себя! Хватит приключений. Работа и только работа, ты понял? К тому же у меня такое впечатление, словно ты забыл, что в Москве у тебя, практически в твоей квартире, оборудована студия, где ты мог бы заняться делом.
— Лева, ты отлично знаешь, что я мог бы и в лесу просто положить все свои идеи на ноты, а дома, в Москве, я уже занялся бы непосредственно аранжировкой, записями музыки.
— В лес ты больше не вернешься, понял?
— Понял.
Ему отчего-то нравилось, что Лева командует им, для Германа это означало, что его судьба Леве не безразлична: друг переживает за него. Значит, в жизни у Германа есть человек, на которого всегда можно положиться и даже рассказать ему о себе все. А это «все» подчас вмещает в себя такие подробности его частной жизни, о каких он не мог бы рассказать, к примеру, даже родному брату. Быть может, в голову ему всегда приходило сравнение с родным братом потому, что у Германа не было ни брата, ни сестры. Он нередко слышал рассуждения людей о том, что близкие, то есть родные по крови люди, далеко не всегда и не обязательно становятся настоящими близкими и по духу людьми, друзьями. И кровь еще ни о чем не говорит. Просто принято считать, будто родные братья должны всегда поддерживать друг друга, помогать один другому, не подличать и так далее. На деле же все происходит в большинстве случаев как раз наоборот. Друг-приятель становится тебе самым близким человеком, а брат или сестра — заклятыми врагами.
— Ты что, обиделся? — услышал он и понял: настолько углубился в свои размышления, что надолго замолчал. И это молчание Рубин, славный Рубин, принял как знак обиды.
— Нет, что ты, просто я очень благодарен тебе за все. Я же понимаю, что ты носишься так со мной не ради своих процентов, а просто потому, что любишь меня, по-человечески, как друг. И я счастлив, что ты у меня есть.
— Брось ты, Гера. Конечно, я думаю в первую голову о своих процентах! — гоготнул Лева и шутя пихнул его кулачищем в плечо. — Ты мне лучше расскажи: тебе удалось выяснить, кто такая эта Нина на самом деле?