Звезды Тянь-Шань
Шрифт:
— Я хочу быть Вашим учеником.
Я растерялся. А Эдик с Абдыбаем с удивлением смотрели на него. Затем я сказал:
— Я не готов быть учителем не потому, что мало знаю и не потому, что владею Чи хуже других. Во мне есть та избыточность, которую предстоит еще раскрыть. Ты, наверное, и сам заметил, что есть вещи, которые я бессилен объяснять другим, так как они к этому не готовы. Я должен найти людей или другие существа, для которых все это также просто как и для меня. Я должен найти людей, не обученных и тренированных, а с непосредственным знанием. Они мне нужны для того, чтобы я определил себя и исчерпал себя. Может быть тогда я кому-нибудь пригожусь. Судя по
— То, чем Вы владеете, у нас рассказывают только в легендах, да и это о древних просветленных, — опечалился Дун.
— Мы с тобой почти одногодки, а может быть, ты старше меня, — сказал я ему. — Если ты не окостенеешь на догматизме, то мы еще встретимся, когда я стану учителем.
— Каким это учителем он собрался быть? — спросил Эдик у Абдыбая. — И что за спектакль он тут гонит? Вообще-то, что произошло? Кони, испуганные оводом умчались и, конечно же, вернулись назад. Он приписал это себе. Дун культурный человек. Махнул ногой перед его носом так, что он с испугу корябнул ему пятку. Из-за этого получилось, что у него великое мастерство. Единственное, где надо отдать ему должное, так это там, перед селением. Колени у него не дрогнули, но этим он отличался с детства. Выдержка большая. В пещере сделал таинственный вид и я как старый дурак просидел на каменной плите так, что чуть не уснул. Он сделал вид таинственный и стал дурачить старого, почтенного человека. А чтобы для убедительности и окончательно пустить пыль в глаза, побежал и поволок вздремнувшего Абдыбая над пропастью. Хорошо, что не уронил от усердия.
— Меня, действительно, дернуло, — вступился было Абдыбай.
— Меня тоже дергает, когда я засыпаю. Всем это известно.
— Зря ты так Эдик, — упрямствовал Абдыбай.
— Я честный человек и хочу внести ясность, — несокрушимым тоном продолжал Эдик. — Внизу возле пещеры еще лучше номер отмочил. Оставил нас и старого почтенного человека и спрятался в пещере. я думал, у него совести хватит не томить нас ожиданием. Когда самому там сидеть противно стало, вышел оттуда с таинственным видом и опять напустил пыли в глаза. Не удивлюсь, если при таких талантах он станет вождем этого доверчивого племени. Не скрою, несколько фраз, приятных их слуху и уму он где-то вычитал. Тяга ко всяким таинствам и всякой писанине у него отмечалась давно. Владеет чуть-чуть гипнозом, даже мне пытался что-то показать то ли, что он по воздуху летает, то ли, что он воду бочками пьет, то какой-то треугольник на глазах у загипнотизированной публике по столу гонял. Таких иллюзионистов у нас в Союзе много, но все они при Москонцерте, а этот гастролирует сам по себе.
Абдыбай сел на камень и стал чесать затылок.
— Ну вы, братья, даете. И тот был прав, да так, что все казалось очень натурально. И этот прав с такой же натуральностью.
— Что, забыли про Батыра? — спросил я их.
— А там что особенного? — Сам же сказал, залежи ртутного месторождения. Надышались паров. Угорели. Сам, видать, затаил дыхание, когда был порыв ветра, а потом с таким же видом пустил нам пыль в глаза. Вот корову подоил искусно, да и то без кино не смог: пустил пыль в глаза казаху-пастуху.
— А как по-поводу состояний, которые вы никогда в жизни не испытывали? — спросил я его уже со смехом.
— Спора нет, — в тебе пропадает талант психиатра, — продолжал Эдик трезвые речи. — Вспомни, Абдыбай, как тонко он нас готовил к психологическому сеансу. Сначала плел о ТАО и ХУМ и тыкал нам на горы пальцем. Мы и без него, молча, могли увидеть, что одна часть горы светлая, а другая призелененая. Затем привел нас к прекрасному ручью и выбрал изумительное место. Я испытывал потрясающее ощущение, но я же сказал, что он хороший психолог. Лето, солнце, горный воздух, тишина, порхание бабочек… а, Абдыбай?
— Но ведь он меня многому научил, — сказал Абдыбай.
— Чему? — спросил Эдик. — По росе ходить. Да это тебе каждая бабка скажет. А гири ты и без него кидаешь хорошо. Вот стимулировать он умеет. Но у нас всякий тренер владеет этим качеством.
Дун недоумевающе смотрел на нас. Я повернулся к нему и сказал:
— Наш род, как видишь, отличается от вашего. Одно и то же можно истолковывать по-разному и даже, если ты пройдешь по воде, то у нас скажут, что это мираж. Мне легко в таком обществе. Я там обыкновенный студент, а до этого был обыкновенный пастух. Поэтому я в себе свободен и если я однажды, по-пьянке, проболтаюсь, что не нашел еще равного себе, то мне тут же заботливо приложат холодную тряпку ко лбу.
— Но ведь вы так никогда не будете развиваться, — сказал Дун. — У вас будут немощные старики, раздраженные взрослые и больные дети. Как в таком роду появились вы?
— Есть такая религия, называется Христианство. Учитель ее сказал: «К кому должен идти врач, к здоровым или к больным?»
— Мне трудно это понять, — сказал Дун, — но разве они не видят друг друга и того, кто перед ними?
— Не говори глупостей Дун. Каким зрением увидели меня?
— Зрением Чи, — ответил Дун.
— А теперь посмотри на Эдика. Он владеет зрением Чи?
— Нет, — сказал Дун.
— Вот ты сам и ответил на все вопросы. Теперь ты понимаешь, почему я ищу свою среду или должен создать свою среду.
— Молодежь уважает вас. Мы поговорим со старейшинами и вы можете остаться у нас в Совете Старейшин или Учителем. Здесь та самая среда и ее не нужно создавать.
— Я нахожусь и родился в своем теле обстоятельств и, пока в этом теле все занимает свое место как часть. Запад, как часть, имеет те преимущества, которых нет у вас. Вы, как часть, имеете те преимущества, которых нет у Запада. Поэтому пережить и то, и другое в Единстве кому-то предстоит. Как видно, начнем с меня. А сейчас иди домой и скажи дедушке, что после обеда я готов встретиться с членами Совета.
— И вы не хотите доказать вашим друзьям, что владеете сверхспособностями? — уже уходя, спросил Дун.
Я подошел к налитому жизнью тополю, погладил его нежную кору и сказал:
— И тебе не советую впредь убивать жизнь ради тщеславных доказательств. Зрячий увидит всегда, слепому бесполезно кричать о Свете громовым голосом. И, кроме того, я не сторонник чудес. Они балуют людей. Было чудом радио, но теперь это обыденность, был чудом железный конь, но теперь он только беспокоит.
Дун точно также совершил огромный прыжок через реку, сделав в воздухе сальто, и исчез в кустах.
Эдик с Абдыбаем были достаточно корректны в этой ситуации: мало ли что ни скрывается в таком диалоге.
До обеда мы гуляли по горам. Когда вернулись, дедушка уже поджидал меня. Он уже знал о моем согласии и мы пошли в дом, находящийся в центре селения. Дом был хорошо ухожен и там, как видно, собирались члены Совета. Они собрались на обширном помосте, украшенном вьющимися растениями. Мы сели там же и старший обратился ко мне:
— Нам рассказали о твоем знании. Но у нас есть свои традиции. Они тоже ведут к знанию Чи. Наше знание получило расхождение с твоим, но мы вынуждены верить результатам. Возможно, мы найдем общие точки соприкосновения.