Звезды у миров общие
Шрифт:
– И что ты скажешь на это, чернокнижник?
– Прошу прощения, милорд, я не чернокнижник, я ученый-алхимик, – учтиво, но без подобострастия поклонился толстячок.
– Да мне плевать, как там вы себя называете, алхимиками, книжными червями или гелертерами! – взорвался герцог. – Къётви, ну-ка ответь мне, почему эта глупая девчонка потеряла память. Ведь кое-кто мне обещал, что она отправится в бездну тьмы, туда, откуда никто не возвращается. А эта бесиха Марэна всего лишь позабыла, скольким унижениям меня подвергла. Наверняка она восполнит этот пробел в своей «прохудившейся» памяти новыми выходками, которые покрывает её венценосный папаша Арлинг. Что ты там бубнишь? Не слышу!
– Я теряюсь в догадках, милорд, – в ответ на гневную тираду, флегматично развел руками Къётви.
– Что!! Ты теряешься
– Милорд не будьте так категоричны в своих суждениях, – поежился Къетви, и ответил, стараясь хоть как-то оправдаться в глазах хозяина. – Во-первых, помимо ядов, зачастую расчищавших ваш путь от врагов лучше чем десятки подкупленных убийц, и лечебных снадобий, которые не раз вас ставили на ноги, у меня здорово получается создавать оборотное зелье. Во-вторых, нутром чую я, что здесь не обошлось без колдовства, как минимум без другого умелого алхимика, подобравшего противоядие. И, в-третьих, её беспамятство сможет сыграть нам на руку. Так что, Ваша Светлость, не переживайте по поводу принцессы. Мы с моим учеником Рафнсвартом постараемся разобраться в произошедшем и вернем вам ваше доброе расположение духа и доверие к нам. И еще, милорд, я тут кое что продумал, на случай если вариант с зельем не пройдет…
– К черту, твои умозаключения! – прервал алхимика расстроенный донельзя герцог, – твое дело убрать с моего пути эту проклятую наследницу, а королю и так недолго осталось.
– Именно над этим мы сейчас и работаем, милорд, – поклонился Къётви и попятился прочь из помещения, сообразив, что аудиенция окончена. За ним, согнувшись и прихрамывая на обе ноги, засеменил его ученик, мысленно проклиная оборотные зелья учителя.
– Делайте что хотите, но принцесса должна сгинуть! – бросил им вслед герцог Сигфусс.
– Всенепременно, милорд! – раздалось из темноты коридора. – Всенепременно!
Стук двух пар деревянных башмаков по каменным ступеням винтовой лестницы, ведущей в подземелье, отразился эхом в сонном замке. Алхимик и его незадачливый ученик, невзирая на поздний час, поспешили в свою обитель.
***
Несмотря на то, что герцог Сигфусс отдал под нужды алхимика один из самых больших подвалов подземелья, из-за большой алхимической печи – атаноры – с мехами и многоколенным дымоходом, огромного верстака, заставленного колбами, аламбиками и мензурками, соединенными замысловатыми змеевиками, а также нагроможденных по углам молотков, щипцов, ухватов, и разной утвари, как-то бутыли, кувшины, бочонки, короба с разными специфическими веществами и суспензиями, лаборатория казалась тесной и мрачной. Единственное закопченное оконце в помещении было под сводчатым потолком и выходило во внутренний дворик. Вопреки гнетущей атмосфере подземной лаборатории, Къетви чувствовал себя здесь в своей тарелке, ведь именно его потугами, бывший винный погреб превратился в настоящий алхимический вертеп. Другим же, включая герцога и ученика Рафнсварта, в этом пропахшем серой и щелочью подземелье было не по себе. Наверное, оттого, что все здесь было для них слишком непонятным, а непонятное, как известно, пугает не менее, а порой и несравненно более уже известных страхов.
Алхимик же, как настоящий фанат своего дела, готов был проводить здесь все свое время, что он собственно и делал. Лишь изредка покидал Къетви свою юдоль, забираясь высоко в горы, где встречался с темными личностями из горных пещер, чтобы пополнить запасы таинственных ингредиентов, для эликсиров, снадобий и зелий. Обычно в путь он отправлялся один, но иногда компанию ему составлял Рафнсварт – толковый малый, однако чересчур боязливый и мнительный. Къетви выбрал его в свои ученики, разглядев в парне потенциал, но пока что использовал его лишь в качестве мальчика на побегушках, подсобного рабочего и, как уже было сказано выше, лазутчика, а также для выполнения еще кое-каких щекотливых поручений, параллельно наблюдая за ним как за подопытным кроликом. Как гласило одно из многочисленных правил кодекса алхимиков – настоящий ученик должен созреть, – как благородный металл созревает из неблагородного путем особых «алхимических» трансмутаций. И Къетви, дословно воспринимая данную «формулу», пичкал безропотного Рафнсварта не только большим количеством второстепенной информации, но и своими «колдовскими» настойками. Справедливости ради стоит заметить, что если в приготовлении ядов-отрав еще кто-то мог тягаться с Къетви, то в плане возгонки оборотных зелий ему практически не было равных. Тут он достиг таких высот, что мог по одному оттенку полученного экстракта сказать, на какое время хватит его действия. И вот все эти снадобья алхимик совершенно безбоязненно проверял на ученике.
Сам Къетви был родом из одного далекого княжества, стоявшего на границе с сарацинскими землями. Его мать, уроженка соседней Элькалирии (вот откуда у голубчика восточные черты), была, скажем так, «танцовщицей», в одном из кутежных заведений. Отца своего Къетви не знал, как не знала его и не по-восточному ветреная мать. Однако она уверяла своего сынишку, что в нем течет кровь сразу нескольких достойных господ княжества (что вполне можно было бы считать сущей правдой, если знать, сколько знакомых и незнакомых мужчин она принимала в своем будуаре за ночь, и не знать таинства зачатия). Красота и страстность восточной женщины привлекала в сомнительное заведение далеко не последних мужей города, искавших любовных утех на стороне, в дали от опостылевшего семейного очага. Так что, вполне возможно, что отцом Къетви мог быть кто-нибудь из высокородных пэров или благородных сэров, а мог быть и обычный бродячий менестрель, чей голос в одну из лунных ночей покорил влюбчивую и безотказную девушку. В общем, вариантов было много, но Къетви, став постарше, вбил себе в голову, что его отец ни какой-нибудь там бродячий трубадур или странствующий рыцарь, а сам Ибль-Мульхин, широко известная в узких кругах личность. Легендарный сарацинский алхимик Ибль-Мульхин, тоже, кстати, вполне возможная кандидатура на отца, бывая в городе по сугубо профессиональным делам, не раз тайком наведывался в опочивальню танцовщицы и не только для того, чтобы преподнести ей в дар склянку с молодильным зельем. А если учесть тот факт, что уже с младых ногтей Къетви тянулся к алхимическим мистериям с их теорией четырех элементов и первичной материи, то это многое могло объяснить. Но все-таки госпожа История умалчивает о том, кто же все-таки был его биологическим отцом, а досужие домыслы не в счет.
В общем, став постарше, Къетви выбрал свою стезю раз и навсегда, навязавшись престарелому Ибль-Мульхину в ученики. И, надо полагать, что на этом поприще у парня проявились завидные таланты, потому как слухи о его опытах вскоре разошлись по всему Срединному Межземелью, да и бывалый алхимик не мог нарадоваться такому смышленому и упорному ученику. Къетви прочили большое и светлое будущее, ради которого он с завидным упорством горбатился в маленьких и темных лабораториях.
И, наверное, так бы все и произошло, и уже повзрослевший и возмужавший алхимик занял бы достойное место среди других легендарных личностей их нелегкой профессии, если бы не одно досадное недоразумение.
Подрядился подросший и оперившийся Къетви у одного султана поалхимичить, для наложниц его многочисленного гарема произвести энное количество чудодейственных мазей, кремов и благовоний. Для него перегонка масел и их смешение в необходимых пропорциях было делом пустячным, однако давало возможность на досуге заниматься в роскошной лаборатории султана опытами по поиску и сотворению философского камня и эликсира бессмертия, двух самых желанных для всех алхимиков веществ. Ну и, сложно было не догадаться, дело-то молодое, холостое – не устоял Къетви, спутался с султановскими наложницами. Пустился, как говорится, во все тяжкие. Да и это еще полбеды. Султан в этом отношении был человек не жадный.
Лихая беда случилась в одну из жарких лунных ночей, когда алхимик принимал в своей лаборатории одну из очередных отважных посетительниц с верхних этажей дворца (надо сказать, что лаборатория находилась аккурат под той частью здания, которая была отведена для гарема, что существенно облегчало алхимику возможность встреч с зачастую изнывавшими от скуки наложницами). Къетви настолько увлекся любовными утехами с чернокожей Балимбой, такой же жаркой озорницей, как и та южная страна, откуда она была родом, что совсем забыл про алхимический горн, в котором происходило Великое Делание.