Звезды в волосах
Шрифт:
— Джентльмена, который привез бедного хозяина домой, — сказала она, — зовут мистер Уотсон. Он задержался, чтобы пропустить стаканчик, пока ждали доктора, и я слышала, как хозяйка пригласила его прийти сегодня и остаться на обед. Тогда мне показалось это немного странным.
Гизела ничего не сказала. Она знала Уотсона, молодого фермера с дурными манерами, который как-то раз на охоте попытался фамильярно завязать с ней знакомство, так что ей пришлось его резко осадить. Он посчитает, что сделал большой шаг вверх по социальной лестнице, раз его пригласили на обед в дом сквайра. Но леди Харриет никогда бы не осмелилась принимать
— Тогда я не спущусь победу, Элси, — решила Гизела. — Принеси мне сюда что-нибудь, если тебе удастся.
— Удастся. Не сомневайтесь, — твердо заявила Элси. В свое время леди Харриет строго-настрого приказала всем в доме не прислуживать Гизеле. Она сама должна была заправлять постель, прибирать в своей комнате; и если кто-нибудь из слуг осмеливался помочь девушке выполнить очередное нелегкое задание мачехи (а перечень таких заданий был бесконечным), то им говорилось, что, раз у них мало собственных дел, придется увеличить круг их обязанностей, ведь они явно не отрабатывают своего жалованья.
Только у Элси хватало храбрости и доброты нарушать это распоряжение. Когда она готовила себе чай, то не забывала отнести украдкой чашку и Гизеле. Когда обстоятельства позволяли Элси оторваться от собственных дел, она всегда помогала Гизеле и обычно спешила в ее комнату с какой-нибудь очередной новостью или сплетней о том, что происходит в округе. Так что, по правде говоря, Элси была единственным человеком, который жалел и по-доброму относился к девушке, никому не нужной в этом доме.
Сейчас, когда Элси разожгла огонь, Гизела уселась на ковер перед камином и протянула закоченевшие руки к пламени.
— У вас новая прическа, мисс, — внимательно рассматривая девушку, сказала Элси. — Очень вам к лицу, если мне позволено будет заметить.
— Тебе нравится? — спросила Гизела.
Она забыла о себе и только теперь поняла, что, когда переодевалась в Истон Нестоне в свое старое платье, не изменила прически, оставив все так, как сделали умелые пальцы Фанни Анжерер.
— Вы очень переменились, — сказала Элси. — Я едва узнала вас, когда увидела внизу. Вы должны всегда так причесываться.
— Наверное, я не смогу сама так уложить волосы, — призналась Гизела.
— О, это совсем нетрудно, — решила Элси, тщательно рассмотрев прическу. — Думаю, сумею вам помочь, пока вы не привыкнете причесываться сами. Я вижу, как закреплены локоны. О, мисс, вы хорошо провели время?
Гизела не сразу ответила. Да и что она могла ответить? Она хорошо провела время? Трудно сказать. Она подумала о тех потрясениях, которые пережила; о страхе и волнениях, опасении подвести императрицу; о любви, проснувшейся в ее сердце и поглотившей ее без остатка; о непроходящей боли при мысли о том, что она потеряла и что уже никогда не сможет вновь пережить.
— Да, я хорошо провела время, — наконец проговорила она.
— Вы мне должны все рассказать, мисс, — сказала Элси. — А теперь мне пора идти. Скоро позвонит хозяйка, чтобы я пришла одевать ее. Я не скажу ей, что вы уже дома, если она не спросит.
— Да, не говори, — попросила Гизела. — Ничего не говори.
Она поняла, что совершенно не готова к встрече с мачехой. Девушка всегда боялась ее, но теперь, со смертью отца, рухнула ее последняя надежда на защиту. В ней всегда жило чувство, что каким бы слабым и безвольным от выпитого он ни был, она всегда могла прибегнуть к его помощи
Гизела закрыла лицо руками. Спустя немного времени она услышала чьи-то шаги за дверью и вздрогнула, словно нервный, настороженный зверек, преследуемый охотником. Оказалось, ничего страшного. Просто лакей с садовником принесли ее сундук. Они поставили его посредине комнаты, расстегнули ремни на крышке и ушли, с шумом закрыв за собой дверь.
Гизела посмотрела на сундук и решила, что нужно разобрать вещи, но даже не пошевелилась. Удручала мысль, что придется развешивать в шкафу старые потертые платья, которые она возила с собой в Истон Нестон. Гизела знала, что они там не пригодятся ей, но тем не менее сделала вид, что собирает вещи, упаковав в сундук линялое платье, которое надевала дома по вечерам; старомодное бальное платье своей матери; штопаное-перештопаное белье, при виде которого Мария не смогла скрыть удивленного взгляда, помогая Гизеле надеть батистовое кружевное чудо, принадлежавшее императрице.
Гизела снова задала себе вопрос, почему императрица не оставила ей хоть одно платье из тех, что она носила в замке Хок. Но тут же горько улыбнулась: ее величеству никогда бы не пришла в голову подобная мысль. И хотя сама императрица не наденет больше те наряды, ей никогда не догадаться, что они были бы гораздо более полезным даром, нежели маленькая бриллиантовая звездочка.
И все же, подумала Гизела, каким бы непрактичным ни был этот подарок, он чрезвычайно дорог ее сердцу. Он явился символом того, что произошло с ней с тех пор, как она помогла упавшей на охоте женщине. Он символизировал то, что она поднялась высоко над своим положением ровно настолько, чтобы успеть заметить и восхититься великолепием звездного блеска и тут же, ослепнув от него, навсегда остаться в полной темноте.
Одно было ясно: мачеха не должна увидеть бриллиантовой броши. В противном случае она наверняка не позволит Гизеле оставить ее у себя. Поэтому, вынув футляр из сумочки, девушка спрятала его в самый дальний угол ящика туалетного столика. Пусть она никогда не сможет носить этот подарок, но ее утешала уже одна мысль, что он есть у нее и она никогда с ним не расстанется.
Гизела согрелась у огня, ее стало клонить в сон. Она и не подозревала, что так выбита из сил двумя бессонными ночами и бурными рыданиями. Девушка опустилась в кресло. Через несколько минут она склонила голову на согнутый локоть и уснула. Ей снилось, что кто-то держит ее в своих объятиях. Она чувствовала его сильные руки, его губы были совсем близко. Всем своим существом она потянулась навстречу им. Она жаждала поцелуя и восторга, который, она знала, наступит вслед за ним в ее душе.
А потом с шумом распахнулась дверь, и она, вздрогнув, проснулась. В первую секунду она не могла понять, где находится. Сон развеялся, и она почувствовала, что слегка ошеломлена возвратом к реальности. Затем она увидела, что в дверях стоит мачеха в немыслимо вычурном вечернем платье с черными перьями в волосах и черным веером в руке.
— Итак, ты вернулась!
Ее голос проскрипел на всю комнату и поднял Гизелу на ноги. Она ответила, немного заикаясь:
— Д-да, я вернулась.