Звезды
Шрифт:
Оверкранц вдруг подумал, что это конец. Он хорошо знал Торна и сейчас даже завидовал ему.
Главный Администратор встал между Торном и Миррей и, обратившись к космолетчику, сказал:
— Торн, вы обвиняетесь в любви к женщине, которая сейчас сидит напротив вас.
Зал зловеще загудел.
— Будете ли вы отрицать предъявленное вам обвинение?
— Нет, — ответил Торн.
Это уже было необычно. Человек без раздумий, без колебаний сам себе подписывал смертный приговор…
Ульма наклонилась к Оверкранцу и зло прошептала:
— Я не зря взяла
— Вы сможете убить его? — спросил Оверкранц.
— Но я ведь просто обязана это сделать!
— Только не спешите, — умоляюще произнес шеф Охотников.
Многие ожидали, что Торн начнет запираться, отводить от себя подозрения, словом, как-то выкручиваться. Странно было бы, если человек из-за любви к женщине решил бы расстаться с жизнью. Конечно, его вина все равно будет доказала. В этом мало кто сомневался. Но вести дело к развязке с такой быстротой? Разочарование могло только усилить гнев толпы. Ведь все ждали Зрелища.
— Нет, — повторил Торн.
— Если вы не отрицаете предъявленное вам обвинение, — сказал Главный Администратор, — то, следовательно, вы признаете себя виновным. Подумайте.
— Я не признаю себя виновным, — твердо произнес Торн.
Зал повеселел. Нет, этот Торн не хочет умирать! Все-таки он начнет изворачиваться, хотя и не отрицает обвинения…
— Если вы признаете, что любите эту женщину, — Главный Администратор показал рукой на жену Оверкранца, — то тем самым вы признаете свою вину. Логическая связка здесь очень проста. Второе, как следствие, вытекает из первого.
— Нет, — сказал Торн. — Любовь не является преступлением. Я люблю эту женщину, но я не вижу в этом преступления. В этом нет никакой вины. В этом — счастье.
— В ваших словах нет логики. Но мы еще вернемся к этому… Миррей, жена нашего великого Оверкранца, сидит здесь, на Арене, где сидят обычно преступники и, много реже, их жертвы. Понимаете ли вы, на какой позор вы выставили женщину?
— В моей любви к ней нет ничего позорного.
— Так ли это? Спросим у нее самой. Миррей, скажите, пожалуйста, как вы себя чувствуете сейчас?
— Боже, как мне стыдно… — прошептала женщина. Ее шепот, усиленный микрофонами, услышали все.
Ей действительно было стыдно. Стыдно сидеть здесь и чувствовать, как тебя разглядывают, как со злорадством думают: а не было ли еще чего-нибудь такого, что не смогли обнаружить Охотники?.. Сначала она надеялась, что Торн сразу же признает свою вину. Ее тут же отпустили бы. Она уже не сидела бы посреди этого ярко освещенного круга… Теперь, когда представление грозило затянуться, Миррей почувствовала ненависть к этому человеку. Это чувство поднялось в ее душе внезапно и даже испугало Миррей. Она привыкла к тихим, не встряхивающим душу чувствам. Ненависть, как и любовь, была неведома ей. И если раньше Миррей была готова просить о помиловании своего обидчика, к чему вряд ли прислушались бы, то теперь она желала его смерти. Ведь потом придут тишина и спокойствие.
— Вот видите, — мягко сказал Главный Администратор, обращаясь
— Она не говорила этого! — почти выкрикнул Торн.
— Она сказала: «Боже, как мне стыдно», — настойчиво повторил Главный Администратор. — Разве вы этого не слышали?
— Мне тоже стыдно, — сказал Торн.
Что-то похожее на досаду, на легкое разочарование промелькнуло в душе Миррей. Но тут же мысли ее вернулись в прежнее русло. Может, он струсил, и тогда все кончится быстро?
— Мне тоже стыдно, — повторил Торн. — Только не своей любви, а того, что вы выставили ее на посмешище.
— Сотни поколений считали необходимым выставлять позорное на посмешище! Это помогло нашей цивилизации выжить, избежать хаоса и беспорядков. Любовь к женщине всегда считалась смертным грехом.
— Нет! Ведь есть же стихи о любви и звездах! Они запрещены, но они распространяются в рукописях.
— Звезды? Что это значит?
— Звезды — это то, к чему мы всегда стремимся.
— Мы стремимся только к порядку! Но мы отвлеклись… Значит, вы слышали, что этой женщине стыдно?
— Да, слышал. Ей стыдно сидеть здесь. Не моей любви, а того, что она сидит здесь.
— Это очень ответственное заявление. Оно заставляет предположить, что Миррей тоже может испытывать к вам чувство любви… Подумайте. Пока обвиняемым являетесь только вы. Но если вы будете упорствовать, то вполне возможно, что обвинение придется предъявить и ей.
— В каждом человеке заложено желание любить кого-то.
— Вы отказываетесь от своих слов?
— Я уверен, что эта женщина не испытывает ко мне любви. Но стыдится она не моей любви, а того, что сидит здесь.
— Хорошо, что вы отвели подозрение от Миррей. В ее благонадежности у нас не было повода сомневаться.
Миррей испугалась, когда Главный Администратор начал расставлять ловушки, в которые она могла попасть только потому, что этот космолетчик окончательно потерял голову. Но он вовремя спохватился. И теперь она была ему благодарна. Чуть-чуть, совсем немного. Она даже осмелилась взглянуть ему в глаза и увидела там тоску и еще что-то, чего не смогла понять. Он сам отвел взгляд. И ненависть ее к нему начала пропадать, уступая место грустной жалости. Зачем только он впутался в эту историю? И ее затянул… Однако сейчас она чувствовала себя спокойнее, потому что было ясно — все это скоро кончится. Может быть, ей все-таки попросить о смягчении наказания, которое ему вынесут? Нет, пожалуй, это бросит на нее некоторую тень…
— Вы признаете, что любите эту женщину, — снова начал Главный Администратор, — и в то же время не признаете себя виновным. Если вы стремитесь оттянуть развязку, то ведь общество, на основании ваших слов, на основании показаний свидетелей и донесений Охотников, все равно признает вас виновным. На что вы надеетесь?
— Пусть общество признает меня виновным. Сам я этого не могу признать.
— Хорошо. Тогда прямой ответ на вопрос. Вы любите эту женщину, жену великого Оверкранца, которую зовут Миррей?