Звезды
Шрифт:
— Нет, я хочу знать… — Она легким движением руки остановила Главного Администратора. — Торн, ты любишь меня. Что это такое? Что ты чувствуешь?
— Миррей, тебе действительно лучше уйти! Уходи и знай, что тебя кто-то любит. Гордись тем, что тебя любили. Уходи… Ты уже преступила черту, за которой тебе не простят твоего поведения.
— Мне сейчас показалось, что ты прижал меня к своей груди. Это и есть любовь?
— И это, Миррей. Я тысячи раз прижимал тебя к своей груди, только ты этого не замечала… И все же остановись. Уйди. Не давай повода этой толпе смеяться над тобой.
— Но ты не боишься этого!
— Да,
— Но я тоже хочу быть сильной! Меня уже не трогает, что скажут они про меня. Мне хочется слушать, что говоришь ты. Мне хочется знать о тебе все. Кто ты? Какой ты? Я вижу, что ты сильный и гордый. Ты не боишься их. Но ведь и я их не боюсь, хотя только что умирала от страха!
— Миррей, я жалею, что моя любовь привела тебя сюда.
— Что же могло заставить отважного космолетчика жалеть меня? Или ты только за собой оставляешь право быть гордым? Почему ты боишься, что я не уйду отсюда?
— Но ведь они расправятся и с тобой! Они не посмотрят, что ты жена Оверкранца. Эта сенсация нужна им, как воздух. Из-за своей любви к тебе я готов идти даже на смерть. Но что может тебя заставить идти на это?
— Любовь… Наверное, тоже…
Она подошла к нему почти вплотную. Он не сдвинулся с места, понимая, что теперь и она не уйдет отсюда.
— Торн… Что-то случилось со мной. Внезапно. Я всегда считала, что любовь — это позор. Но сейчас… Скажи мне что-нибудь. Мне хочется слушать тебя. Может быть, я начинаю понимать, что такое любовь?
— Нет, Миррей. Этого нельзя понять.
— Тогда я и не буду стараться понимать это. Я буду просто любить тебя, буду всегда с тобой.
— Миррей, это конец и для тебя…
— Не продолжай. Я сразу же разлюблю тебя, если ты будешь чего-нибудь бояться. Ты сильный и смелый. Ты гордый! Неужели ты их боишься? Вот видишь, я обнимаю тебя. Значит, я люблю тебя, да?
Она медленно-медленно подняла руки и обвила ими голову Торна. Золотистая накидка женщины упала на белый пластик пола. Торн вдруг схватил Миррей, прижал к себе, потом легко поднял на руки и повернулся на месте, оглядывая зал.
Зал безмолвствовал. От неожиданности. Они все через мгновение заорут, выбросив вперед руку с опущенным вниз большим пальцем. И это будет их приговор.
— Оверкранц, — зло сказала Ульма, — и это ваша жена? Чего же нам ждать от обычных смертных, если под носом у тех, кто охраняет нравственность общества, происходит такое? Оверкранц, мне вас жаль, я презираю вас!
Оверкранц сидел в кресле согнувшись, но в остальном ничем не показывал своих чувств. Казался лишь очень уставшим.
— Ульма, умоляю вас не опережать события!
— События?! Да разве вы не видите, что она хоть сейчас готова быть с ним, нисколько не заботясь, хорошее ли сочетание генов получится в потомстве! Ей наплевать на продолжение рода гениев и красавиц. Ей наплевать на наши законы!
— Да, Ульма. Она любит его. Я знаю.
— Знаете?! Вы знали это и раньше?
— Она должна была полюбить его.
— И вы это чувствовали?
— Я сам люблю ее, Ульма.
— Как? Вы тоже?!..
В ложе космонавтов все напряглись. Их любимый командир делал глупость за глупостью. Но разве мог он делать глупости?
Бегин сказал:
— Торн всегда знал, что делал! Тут что-то не так. Пусть он даже виноват, я не буду опускать палец вниз. Торн уйдет с нами в поиск. Только бы эта кобылица, его жена, не всадила пулю ему в спину. Мы должны что-то сделать.
— За Торна я готов продать бога, — сказал Виксинд. — Я подниму палец вверх.
— Черт бы побрал вас всех и Торна в придачу, — буркнул Биви. — Я с вами, но только за компанию.
К ним подошли космолетчики других кораблей.
— Этот Торн со своей красоткой что-то ковырнули в моей душе, — сказал один. — Я понимаю его, Я и в космолетчики ушел потому, что дело шло к тому, что случилось с ним. Я тоже любил одну девушку… Надо выручать Торна.
— Но ведь нас мало, — сказал Виксинд.
— Все космолетчики согласны на этот день забыть свои моральные принципы.
— Но даже всех космолетчиков — мало. Нас мало, понимаете?
— Ничего! Мы потребуем спокойного голосования. Может быть, удастся добиться для него пожизненного изгнания? Он будет согласен. Я знаю.
— Придется добиваться изгнания для двоих…
— Смотрите! — крикнул кто-то из космолетчиков. — Главный Администратор!
Главный Администратор понял, что неожиданно попал в неприятную ситуацию. Все-таки Миррей — жена высокопоставленного сановника… Но долг восторжествовал в нем перед раболепностью. Он громко сказал:
— Миррей, вам тоже предъявляется обвинение в преступлении!
И тут зал словно взорвался. Вытянутые вперед руки с опущенным вниз большим пальцем… Но среди людей уже не было полного единодушия. Ложа космолетчиков была против такого осуждения. Да и в других местах зала тоже находились протестующие. Кое-где возникли даже небольшие потасовки…
Торн осторожно опустил Миррей на пол. Она стояла, прижавшись к нему, и, казалось, не слышала, что творится вокруг. Торн поднял руку, призывая зал к тишине.
— Говори, Торн! — раздалось из ложи космолетчиков.
В зале постепенно затихли. Всем было интересно, что же еще может сказать этот безумец. Может, теперь попросит помилования? Если не для себя, то хотя бы для Миррей?
Торн заговорил:
— Я люблю эту женщину. И вы можете сделать с нами, что захотите. Но прежде я хотел рассказать вам, куда пробиваются космолетчики и почему все полеты оканчиваются неудачно…
Все вы с детства знаете легенду о том, что когда-то наше ночное небо было не таким, как сейчас. Когда-то было множество миров. Сейчас остался один наш. Во Вселенной существует только наша планета. И солнце, вокруг которого она вертится по своей вечной орбите… Легенда, которую вы знаете, выхолощена, перевернута с ног на голову. Сейчас в ней говорится, что все миры погибли, потому что мужчина и женщина, Солнце и наша планета, полюбили друг друга. Но первоначальный текст говорил совсем обратное, он утверждал, что от их любви родилось бесчисленное множество других солнц и планет, рассыпавшихся по нашему небу. Когда-то люди видели их. Эти далекие солнца назывались звездами. Они светили на нашем небе по ночам, и люди, глядя на них, становились лучше и добрее. И человеческое общество не подчинялось тогда омертвляющей машинной логике, как сейчас. Люди создавали семьи по любви, а не по воле электронносчетной машины… Люди не могли днем жить без солнца. Люди не могли ночью жить без звезд.