Звон английского золота
Шрифт:
Как-то на одном из книжных развалов мне на глаза попалась книга под названием «Цареубийство 1801 г.», в которой были собраны воспоминания современников о событиях, происходивших на рубеже эпох галантного 18-го и классического 19-го веков.
Читая это издание, с «ятями» и точками над «i», я все больше понимала, как мало мы знаем о прошлом страны, в которой живем, как сильно погрязли мы в стереотипах, вбитых нам официальной исторической наукой, как однобоко представляем себе тех, кто вершил судьбы нашего государства или помогал этому. Мы привыкли,
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле…
А что мы, в сущности, о нем знаем, кроме того, что после его смерти «декабристы разбудили Герцена»? И что мы знаем об его отце Павле Петровиче, кроме фильма «Суворов», снятого еще при Сталине для агитации масс?
Страшно сказать, но мы НИЧЕГО о них не знаем. Нам достались лишь загадочные песочные стены Гатчины, дивные парки Павловска и память об убийстве недолго правившего императора в виде трех окон Михайловского (ныне Инженерного) замка, выходящих на Марсово поле.
…………………………………………………………………….
В 1865 г. в лондонском журнале «Fraser`s Magazin vor town & country» была опубликована статья «Воспоминания о дворе и временах императора российского Павла I до эпохи его смерти. Из бумаг умершего русского генерала». Извлечения из этой статьи вскоре попали в русскую и французскую печать, где и было впервые указано имя автора – Николай Александрович Саблуков.
В те времена, о которых пойдет речь, фамилия Саблуковых была хорошо известна в свете. Сенатор Александр Александрович Саблуков, сын коллежского советника, стоял у истоков создания Государственного совета, возглавлял государственное казначейство, а затем стал вице-президентом мануфактур-коллегии. За свою многолетнюю службу на благо государства он получил чин действительного тайного советника и орденов святого Владимира и святой Анны.
Не менее удачно сложилась и семейная жизнь. Жена Екатерина Андреевна подарила мужу сына Николая и дочь Наталью. Женщина весьма образованная, она особое внимание уделила изучению детьми иностранных языков.
Положение обязывало Саблуковых к жизни насыщенной. Принимать у себя министров и дипломатов было нормой в их доме, и юный Николенька Саблуков, с детства вращаясь в высшем свете, уже не мыслил своих интересов без политики и государственной службы.
Завершить свое великолепное образование, как и всем великосветским недорослям со времен Петра Великого, ему пришлось, мотаясь по дворам лоскутной тогда еще Европы. Мещанские нравы германских и итальянских государей не слишком влекли Николая, привыкшего к роскошному Петербургу, и он с радостью поспешил вернуться домой, где его принял блестящий конно-гвардейский полк.
Гвардейцы с интересом встретили нового товарища, любившего передразнивать прусских офицеров, которых он навидался в Берлине. Попав сразу в ординарцы к самому фельдмаршалу Салтыкову, новоиспеченный унтер-офицер стал часто бывать в императорских покоях и на приемах стареющей Екатерины.
Там же Саблуков впервые увидел цесаревича – веселого, курносого, строго следующего французскому этикету мужчину. Поговаривали, что Павел был без ума от фрейлины Екатерины Нелидовой – маленькой и остроумной брюнетки
Саблуков по молодости лет был далек еще от интриг и сплетен дворцовой жизни.
Отец Николеньки возил цесаревичу скудное денежное содержание и брал с него расписки для счетной книги казначейства. Иногда в этих поездках его сопровождал и сын.
Потом хорошее воспитание, добрый нрав, приятная внешность и добросовестная (как учил отец) служба сыграли с Николаем странную шутку: получив в двадцать лет чин подпоручика, он сменил балы на караульную службу и редкие дежурства в Гатчине. Там-то впервые молодой человек осознал истинное положение российского престолонаследия.
Несмотря на превосходное образование, знание нескольких иностранных языков, блестящие способности в математике, истории, литературе, географии, бойкий и открытый нрав, Павел никогда не пользовался любовью матери. А после знакомства и сближения цесаревича с Фридрихом Прусским, которого Екатерина почитала за «ирода», это равнодушие переросло в отчуждение, иногда граничащее с неприличием. Различия в политических взглядах сына и матери привели к тому, что императрица, а с ней и весь дипломатический корпус стали считать цесаревича весьма недалеким в делах большой политики.
– Этот олух царя небесного не способен усвоить ни одной возвышенной мысли, – говорила она, не стесняясь в выражениях.
О политике она предпочитала говорить с внуком Александром. А Павел узнавал о новостях вместе с остальными.
Ходили упорные слухи, что вскоре будет подписан манифест об ограничении самодержавия, против чего, несомненно, Павел должен был бы возражать, верный своей увлекающейся и нетерпеливой натуре, и потому Екатерина хочет отстранить сына от престола в пользу Александра.
Из офицерской комнаты, дежуря в Гатчинском замке, Саблуков нередко слышал вздохи набожного цесаревича, стоявшего на молитве часами и обливавшегося покаянными слезами. Паркет в месте его молитв был протерт великокняжескими коленями до дыр.
Все изменилось 6 ноября 1796 года, когда на «ночной вазе» Екатерину застал апоплексический удар.
Саблуков узнал о смерти императрицы за игрой в лото с дочерью Кириллы Разумовского, Натальей Загряжской, и поспешил домой.
На улицах уже начиналась суета: все куда-то спешили, рыдая, обнимали друг друга, лошади беспокойно ржали, чувствуя окружающую нервозность. Дома отца Николай уже не застал: тот уехал в Сенат. Все ждали манифеста.
Цесаревич приехал из Гатчины около полуночи и первым делом вместе с Безбородко заперся в кабинете Екатерины. В течение ночи был составлен манифест о вступлении на престол императора Павла I, который огласили в Сенате. Народ присягнул на верность новому монарху.
……………………………………………………………………
Гатчина была великолепной деревенской резиденцией. Скромное здание из тесаного камня, менявшего цвет при смене погоды, представляло собой образец прекрасного готического замка. Обширный парк со множеством старинных деревьев, прозрачные ручьи и пруды, в которых даже на глубине нескольких футов можно сосчитать камешки и разглядеть замешкавшуюся форель. От этого места веяло духом рыцарства, и Павел, склонный к романтизму, обожал его, со всеми его причудливыми тайнами, мрачными подземными ходами, аскетичной строгостью и легким налетом средневековья.