Звучат лишь письмена
Шрифт:
– Вполне возможно. Там действительно справа стена. Если предположить, что удар был нанесен в тот момент, когда старик открывал дверь, то стена и впрямь могла помешать. Но его могли и повернуть за плечо. Развернуть.
– Стоило ли так мудрить? Куда проще: стукнул, взял что хотел и бежать.
– Вот и я так было решил. Но на лестнице у самой площадки первого этажа в одном месте сломана почти у основания одна из опор перил. На торчащем штыре пятна. Я доложил следователю. Старик мог, поднимаясь по лестнице, упасть.
– Мог, конечно, – медленно произнес, вставая со стула, Смолянинов. Он любил рассуждать, шагая по кабинету, и сотрудникам приходилось беседовать с ним, то и дело поворачиваясь.
– Ты
Ким с удивлением смотрел на внезапно замолчавшего начальника, редко произносящего азбучные истины. Он чувствовал, что Смолянинов не просто озабочен происшествием. Его беспокоит еще что-то, о чем он почему-то умалчивает. И потому говорит не то, о чем думает.
– Старик был одинок, – воспользовавшись паузой, сказал Логвинов. – Соседка из квартиры напротив часто к нему заходила. Убирала в комнате, иногда готовила.
– Давай-ка подробнее, – прервал его Смолянинов. – Мне начальник райотдела в двух словах доложил.
Ким пожал плечами и достал из папки копию протокола, составленного следователем Медведевой. Он уже не надеялся постичь до конца логику поступков своего начальника. Подумаешь, событие! Будто старики никогда раньше не помирали. Теща тоже, казалось, будет всегда. А вот, раз – и все: инсульт. С чего бы полковнику вызывать его с похорон, если о происшествии ему известно лишь понаслышке?
– «Около восьми часов утра, – начал читать Ким, – гражданка Сизова Мария Степановна, проживающая по адресу: Петропавловский переулок, дом 7, квартира 4, вышла из своей квартиры, чтобы пойти в магазин. За дверью квартиры номер 1 раздался громкий лай собаки, который Сизова слышала уже давно, примерно с шести часов утра, как проснулась. Но не обращала на него внимания. Вернувшись из магазина примерно в 9.10, Сизова позвонила в квартиру соседа. Примерно в это время она обычно убирает у него. На звонок никто не отозвался. Собака по-прежнему лаяла. Тогда Сизова решила воспользоваться ключом, который, по ее словам, сосед дал ей года два назад. Едва женщина открыла дверь, собака бросилась из квартиры прямо ей под ноги. На полу лежал хозяин квартиры. Сизова подумала, что сосед без сознания, хотела ему помочь, попыталась поднять. И поняла, что тот мертв. Она тут же позвонила участковому». Кстати, Дмитрий Григорьевич, этот самый старший лейтенант Карзанян в последнее время, как сообщила соседка, часто приходил по вызову пострадавшего.
– Многое она, однако, знает, – усмехнулся полковник.
– Прелюбопытная старушка. Стул ставит у двери, чтобы сидя разглядывать в замочную скважину, что делается на площадке. Летом она, наверное, с утра до ночи у подъезда на лавочке сидит, судача с такими же бабулями, обсуждая жильцов. А захолодает – куда денешься? Вот и просиживает целыми днями у двери.
– Это она тебе сказала, что старик упал, поднимаясь по лестнице?
– Она шум слышала, да еще как старик охал.
– Значит, никого не видела, кто бы мог его ударить.
– То-то и оно. Наверное, видела.
– Кого же?
– Молчит. То ли боится сказать, то ли еще что. По ее словам, как только старик подошел к своей двери, у нее в комнате зазвонил телефон. Снять трубку она не успела: звонки прекратились. А когда опять заглянула в глазок, у двери стоял
Смолянинов обошел стол, открыл сейф и, достав из него тоненькую папку, сел.
– Ну вот что, друг любезный. Отложи-ка пока другие дела и займись этим происшествием. У тебя что еще?
– Квартирная мошенница.
– Ладно, подождет. Никуда она не денется. Несчастным случаем, по-моему, тут и не пахнет. Я потому тебя и вызвал. Не обижайся. Старик этот – Ревзин, и зовут его, как ты мне забыл сообщить, Григорий Иосифович. Так?
Ким утвердительно кивнул. Он почувствовал, что сейчас Смолянинов размажет его по стенке со всеми его версиями и предположениями. И не ошибся.
– Этот гражданин Ревзин был вчера вечером у меня. Сидел на том же стуле, где сидишь ты сейчас. И чувствовал он себя, как мне показалось, совсем неплохо. Тебя это не настораживает? Я собирался поручить тебе проверку его заявления. На-ка, почитай, что он сообщает, а заодно и запись нашей беседы.
2
Старик второй день почти не поднимался из кресла – ноги не слушались. Днем он не мог заснуть из-за уличного шума, а по ночам его донимали одни и те же кошмары. Едва удавалось задремать, как перед глазами появлялись великаны в мохнатых шапках, которые вытаскивали его из квартиры и волокли куда-то вверх по широким каменным лестницам. Потом он видел себя в просторных, переходящих один в другой залах сказочного дворца. Стены были заставлены шкафами, инкрустированными пластинками из золота, перламутра и слоновой кости, в которых виднелись корешки старинных книг, и, хотя старик не успевал их как следует разглядеть, он был уверен, что здесь собрано лучшее из всего написанного человечеством, и причем только оригиналы, раритеты, которыми никто и никогда не пользовался.
Он отчаянно сопротивлялся, пытаясь задержаться и прочесть названия книг. Но ничего не получалось: неведомые великаны все тащили и тащили его куда-то. Потом все вокруг вспыхивало. От яростного, беспощадного огня беззвучно разваливались шкафы, книги потоком вытекали из них, раскрывались и тут же воспламенялись. Листы чернели на глазах, скручивались и исчезали в пламени…
В то утро Ревзин очнулся от ставших уже привычными кошмаров, едва холодное мартовское солнце заглянуло в его захламленную комнату. Оно, словно делая одолжение, осветило обломанный угол огромного старинного резного буфета, где на разнокалиберных полках и полочках хранились многочисленные кисточки, баночки с давно высохшим клеем и лаком, лоскутки кожи, обрезки разноцветной фольги и прочие материалы, которыми он когда-то пользовался, восстанавливая старые книги. Затем лучи солнца ткнулись в угол, заваленный всякой рухлядью. Ровно через четверть часа солнце скрылось за высоким зданием, недавно поднявшимся напротив окна.
В комнате снова потемнело до того, что исчезло ощущение потолка. Старик, что-то бормоча, смотрел в окно, не обращая внимания на вертевшегося у ног и поскуливавшего Фавника – мелкого старого пса неопределенной породы, долгие, по собачьим меркам, годы носившего иронично-величавое имя мифологического божества. Через несколько минут Ревзин вновь опустился в кресло, вытянул короткие неимоверно исхудавшие ноги, откинулся на подушку и закрыл глаза. Кожа на лице чуть разгладилась, теперь он выглядел немного моложе своих восьмидесяти двух, помноженных на давнюю гипертонию и непреходящее недовольство. Он хотел немного забыться, но не мог отвлечься от раздражающей мысли о многоэтажном доме, загородившем от него жизнь за окном. А другой у него уже не было.