Шрифт:
ПРЕДИСЛОВИЕ К ТРЕТЬЕМУ ИЗДАНИЮ
Мое эссе «Звук», вышедшее в 1998 году и значительно дополненное и переработанное в 2010-м с целью сделать его более понятным и удобным для чтения, было еще раз исправлено и отредактировано для третьего издания.
Это издание, предназначенное для тех, кто интересуется данной темой независимо от рода своих занятий, не может дать исчерпывающего изложения всех общепризнанных сведений о звуке, поскольку предпочтение в нем отдается многочисленным расхождениям в толкованиях, которые вызывает расплывчатый смысл слова «звук». Эта книга занимает определенную позицию по спорным вопросам, пусть и аргументированную. Но в то же время она предлагает целый ряд новых подходов, размышлений и самостоятельных концепций.
Точкой отсчета здесь оказывается язык, и потому термин «акуслогия» (от слова «логос»), который придумал Пьер Шеффер
Мне также очень пригодился мой опыт сочинения конкретной музыки, опыт работы в качестве исполнителя, режиссера и, если пользоваться английским термином, sound-maker на радио, телевидении, в сфере кино и видео, а также опыт преподавания (в Высшей Школе кинематографии ESEC и в Университете Париж III). Это означает, что априорное деление на теорию и практику в этой области представляется мне искусственным.
Я снова выражаю глубокую благодарность Мишелю Мари, который курировал это издание и поддержал меня, а также Жану-Батисту Гюге, убедившему меня взяться за повторную переработку, и Сесиль Растье, следившую за ходом ее осуществления.
ЧАСТЬ I
Слушать
Глава 1
РОЖДЕНИЕ СЛУХА
1. Когда вы не уверены, расслышали ли звук
Эти два стиха, которыми открывается трагедия Жана Расина «Ифигения», представляют собой зачин, типичный для этого автора: занавес поднимается, и на сцене идет спор. Здесь звучит голос Агамемнона, на рассвете обращающегося к слуге. Голос, который поначалу слышится словно в полусне. Кажется, что этот голос приходит к Аркасу во сне и в то же время будит его, и слова, выступая из ночи, из подсознания, падают на берег – тот самый, на котором греческая армия ожидает, когда боги пошлют ей ветер.
1
Расин Ж. Ифигения // Трагедии. Л.: Наука, 1977. С. 187. Дословно: «Это Агамемнон, твой царь, тебя будит / Проснись, узнай голос, который услышал». – Примеч. пер.
Но эти два стиха также подразумевают, что предшествующие слова царя словно не удалось как следует расслышать. Они где-то зафиксированы, но при этом утрачены и для слуги, и для зрителя.
Не свойственно ли звуку как таковому часто ассоциироваться с чем-то утраченным, упущенным в тот самый момент, как оно схватывается, но при этом всегда присутствующим?
Заметим, что в этом зачине Агамемнон говорит о себе в третьем лице, как это часто делают взрослые, разговаривая с детьми («Это мама, не волнуйся»).
Во второй песне «Илиады» Гомера, которую Расин хорошо знал, Зевс посылает тому же Агамемнону вещий (и обманчивый) Сон. Этот Сон, принявший вид старца Нестора, начинает с увещеваний («Спишь, Агамемнон, спишь…») и в конце своего сообщения добавляет приказание: «Помни глаголы мои, сохраняй на душе и страшися / Их позабыть, как тебя оставит сон благотворный» 2 .
2. Впечатления при пробуждении: вокруг одного стихотворения Виктора Гюго
2
Гомер. Илиада. М.: Худож. лит., 1967. С. 39.
Действие «Ифигении» происходит на берегу моря, а вот это малоизвестное стихотворение Виктора Гюго из сборника «Искусство быть дедушкой», посвященное звуковым впечатлениям, было написано на берегу другого моря, на Гернси, одном из Нормандских островов.
Поскольку оно послужит нам отправной точкой в размышлениях о том, что такое «акустическая картина», приведем его целиком:
Я слышу голоса. Свет проникает сквозь веки.Бьет колокол в церкви Сен-Пьер.Крики купальщиков. Ближе! Дальше! Нет, сюда!Нет, туда! Птицы щебечут, и Жанна тоже.Жорж зовет ее. Крик петухов. МастерокСкребет по крыше. По улочке проходят лошади.Звон косы, косящей лужайку.Стуки. Шум. Кровельщики ходят по крыше.Шум порта. Свист разогретых машин.Порывы ветра приносят военные марши.Гвалт на набережной. Голоса французов. Мерси.Бонжур. Адьё. Уже поздно, вотСовсем рядом пропела моя малиновка.Далекий грохот молотов в кузне.Вода плещется. Слышно пыхтение парохода.Муха влетела. Широкое дыхание моря 3 .3
«Голоса… Голоса… Свет сквозь веки… Гудит в переулке / На соборе Петра затрезвонивший колокол гулкий. / Крик веселых купальщиков: „Здесь?“ – „Да не медли, живей!“ / Щебетание птиц, щебетание Жанны моей. / Оклик Жоржа. И всклик петуха во дворе. И по крыше – / Раздражающий скреб. Конский топот – то громче, то тише. / Свист косы. Подстригают газон у меня под окном. / Стуки. Грохот тяжелых шагов по железу, как гром. / Шум портовый. Шипенье машин паровых. Визг лебедки. / Музыка полковая. Рывками. Сквозь музыку – четкий / Шаг солдат. Голоса. Два француза. Смеющийся бас: / „Добрый день!“ Я заспался, как видно. Который же час? / Красношейка моя заливается. На наковальне / Молотков перебранка из кузни доносится дальней. / Плеск воды. Пароход на ходу задыхается, споря / С необъятною гладью, с могучим дыханием моря» (Гюго В. Собрание сочинений: В 15 т. М.: ГИХЛ, 1956. Т. 13. С. 148. Пер. Л. Пеньковского).
Очень часто хайку в 17 слогах представляет звуковую сценку. Но такое длинное стихотворение, посвященное исключительно фиксированию звуков, – большая редкость. Не только звуков, конечно: первая строка («Свет проникает сквозь веки») говорит о визуальном впечатлении. Впрочем, стих, задающий осознанный сюжет – «Я слышу голоса».
Отметим также, как часто употребляется неопределенный артикль: des voix (голоса), une cloche (колокол), une truelle (мастерок), des chevaux (лошади), une forge (кухня), а также слова без артикля – voix (голос), cris (крики), grincements (звон), словно в силу «акусматической» невидимости (уточняется, что глаза у поэта закрыты) звук приобретает некоторую обобщенность и абстрактность. Но в конце неопределенный артикль противопоставляется определенному: «une» mouche (муха) и «la» mer (море).
Самые общие и анонимные ощущения сосредоточены в первой строке: «голос», «свет». Но вторая и третья строки устанавливают знакомую, человеческую и обжитую, рамку: «церковь Сен-Пьер», берег моря. Доносятся отрывочные слова: «Ближе, дальше, сюда». Они напоминают о том, что на звук нельзя положиться, когда речь заходит о направлении, но в то же время эти слова задают перспективу. Купальщики движутся навстречу друг другу, как слепцы. «Ближе, дальше» также относится к расстоянию, на котором раздается сам звук.
Это хрупкая картина, складывающаяся и тут же распадающаяся, картина с крупными и дальними планами.
За пространством следует время. «Крик петухов» приблизительно отвечает на вопрос «Который час?»: это важная веха для эпохи, когда уличные торговцы и часы на фасадах церквей выполняли функцию сегодняшних будильников и телефонов. По другим признакам мы поняли, что купальщики встали, дети уже на улице, то есть дом ожил. Колокол в церкви Сен-Пьер не указывает точного времени, но возвещает о начале или окончании службы.