Звуки Шофара
Шрифт:
— Я молюсь за отца каждый день, мама. — На лице Тима отразилась боль, острая и глубокая, она появлялась всякий раз, когда Юнис приезжала к сыну, а отец оставался дома. Почему он должен хотеть вернуться в Сентервилль? — А ты?
— И я за него молюсь, милый… Постоянно… Он любит тебя, Тим.
— Пока его не отвлекают дела церкви.
Тим сказал это без всякой горечи. Он просто сообщил обычный, неприятный, выстраданный факт. Юнис осознала это медленнее.
Друзья Тима зашумели на кухне. Он повернулся на звук и подался вперед. Юнис снова уступила.
—
Она сидела за столом и слушала их оживленный разговор. Четырех юношей и двух девушек переполняло желание служить Господу. Сердце Юнис радовалось. Она впитывала их слова, как пересохшая почва воду.
Лоис улыбнулась ей и долила в чашку чаю.
— Ты стала чуть спокойнее, чем была, когда приехала.
— Я всегда мечтала, чтобы у меня был такой дом. Полный детей. В глазах свекрови мелькнуло непонятное выражение.
— Можешь здесь жить, сколько захочешь. Я всегда тебе рада. В любое время.
Лоис не стала задавать вопросы, не стала давить, несмотря на унылый вид невестки. Юнис была ей благодарна за это. Она и сама не знала, что сейчас чувствует. Вроде бы для уныния не было никаких причин, но это чувство как темная туча нависло над ней, Юнис казалось, что ее жизнь разваливается, а почему, она сама не знала. Она никак не могла понять, что идет не так и почему это происходит.
В воскресенье утром она пошла в местную церковь. Тим сидел рядом с ней с одной стороны, а Лоис с другой. Во время службы она еле сдерживала слезы. Пожилой пастор напомнил ей отца: седоволосый, худой, с живыми глазами, полными любви к Господу, и все слова, что он произносил, были взяты из Писания. Любовь к пастве переполняла его. Полу бы совершенно не понравилась музыка, звучавшая здесь. Прихожане исполнили благодарственную песнь о крови Христа. Они самозабвенно пели о страданиях и скорби Иисуса, о Его смерти на кресте и воскресении. Их не волновало, что гимн может быть политически некорректным, может задеть кого-то. Пусть нас услышат! Возрадуемся во Христе, Спасителе нашем! Прославим Господа нашей песней!
Когда богослужение закончилось, пастор встал у дверей. Он прощался со всеми выходящими. У него было крепкое рукопожатие и добрые глаза. Ему и Юнис не нужно было представляться друг другу.
— Рад снова видеть вас, Юнис.
Пастор ничего не спросил о Поле Хадсоне, за что она была ему благодарна. Здесь она сама по себе. Она сестра во Христе. Не больше и не меньше.
Они отправились пообедать в закусочную, принадлежавшую христианам. Все знали Лоис и Тима, все были рады и Юнис. Правда, ей не хотелось есть. И что бы ни говорили про Лос–Анджелес, она уже давно нигде не чувствовала себя так хорошо, как здесь и сейчас. Даже в собственном доме со своим мужем.
Что же со мной происходит, Господи? Что не так?
— С тобой все хорошо, мама?
— Все прекрасно, милый. Просто великолепно. — И когда она успела научиться так врать?
За
К их столику подошли друзья Тима. Тим наклонился и поцеловал мать.
— Я люблю тебя, мама. Приезжай чаще. — И он ушел. Птенец вылетел из гнезда и полетел со своей стаей на юг к морю.
Лоис и Юнис направились к машине.
— Ты сердишься на меня, Юнис?
— Нет, мама. Даже и не думала. — Сейчас она чувствовала себя покинутой, брошенной и очень одинокой. Но Юнис не могла признаться, что испытывает эти чувства, не могла признаться, что жалеет себя. — Я вам благодарна, но мне больно. — У Тима своя жизнь. Здесь он вырос во Христе. В Сентервилле за ним слишком пристально следили. Все глаза устремлялись на него, и не очень доброжелательные. Особенно глаза его собственного отца.
Как только они вернулись к Лоис, Юнис собрала вещи и поставила чемодан перед дверью. Лоис явно забеспокоилась:
— Что-то не так? В чем дело?
— Хотела бы я сама знать. — А может, оно и к лучшему, что не знает?
— Почему ты не хочешь задержаться еще на один день, Юни? Мы даже не успели как следует поговорить.
— Не могу.
— Не можешь… или не хочешь?
— Не могу.
Останься она здесь еще хоть на день, и она может никогда не вернуться домой.
Сэмюель с трудом поднялся, услышав, что в дверь позвонили. Ему совсем не хотелось сейчас говорить с риелтором, но ему нужно рассмотреть все возможности. Продажа дома — одна из них. Открыв дверь, он увидел молодую привлекательную женщину в желтом летнем платье, которое напомнило ему одно из платьев Эбби времен их молодости. Кашлянув, Сэмюель посмотрел ей за спину и увидел припаркованную машину. «Кадиллак». Сразу видно, что миссис Лидиксон — преуспевающий риелтор.
— Можно войти, мистер Мейсон?
— О, простите меня, пожалуйста. — Он ведь сам ее и вызвал. Как минимум, он должен ее впустить, чтобы она могла осмотреться и назвать приблизительную сумму, которую он сможет выручить за свое небольшое бунгало. — Не хотите ли кофе, миссис Лидиксон?
— Не стоит беспокоиться.
— Он уже готов.
— Тогда хочу. — Она улыбнулась. — С удовольствием.
Он провел ее на кухню.
— Присаживайтесь.
Она выглянула в окно.
— У вас прелестный задний двор, мистер Мейсон. И большой.
— Мы с Эбби купили этот дом сразу после войны. — Он поставил чашку и блюдце на стол и налил ей кофе. — Сливки? Сахар?
— Черный, спасибо.
Деловая женщина. Эбби всегда добавляла в кофе сливки и две ложки сахара. Сэмюель тоже сел и положил руки на стол.
Миссис Лидиксон поднесла чашку к губам. Ее брови удивленно взлетели.
— Потрясающий кофе.
— Моя жена научила меня готовить.
— А она к нам не присоединится?
— Она скончалась несколько лет тому назад.