Зяблики в латах
Шрифт:
…Но геро-о-ев за-ка-лен-ных
Путь далекий не страшил…, тянул кто-то у ротного.
Через минуту Свечников вновь вернулся.
— Что? Опять, брат, за салом?..
— К черту твое сало! Он схватил винтовку.
— Ишь побежал!.. Пятки сверкают!..
— И куда это?..
— Не запирай, Нартов. Подожди! Выйти нужно.
Я подошел к двери и спустился на притоптанный снег около вагонов…
За канавами, по обеим сторонам путей, в
Вдоль вагонов бежал снег, хлестал по ногам и трепал полы шинели. Над снегом валил мерзлый пар с паровозов.
— Веди! Веди в камыши! Спускайся!..
От классного вагона командира полка шла группа солдат.
— Веди! Веди его, серого! — кричал штабс-капитан Карнаоппулло, подталкивая в спину какого-то рослого солдата в бурке — очевидно, казака. Другого, в круглой рыжей кубанке, прикладом по затылку гнал Свечников.
Темнело…
Высокий черный камыш грузно качался над снегом.
— Зима, а степь дышит! — сказал кто-то рядом со мной. Потом вздохнул: — «Мчатся тучи, вьются тучи…» А помнишь, Игорь?..
И вдруг из-под камышей — вверх — рванулись три коротких выстрела…
— Да за что?
— Да честь не отдали!
На Свечникове была круглая рыжая кубанка. Он поставил винтовку в угол теплушки и сел, вытянув на полу ноги.
— Честь не отдали?.. Кому это?..
— Его превосходительству.
— Кому?..
— Его превосходительству генерал-майору Туркулу. Свечников распустил пояс. Прислонился к стене.
— Уж раз, думают, кубанцы, так добровольческому командованию и чести не нужно… — И, подобрав подбородок под ворот шинели, он солидно откашлялся. Кубанка — не по голове ему — съехала на самые уши.
— Свечников, закрой двери!
В теплушку врывался холодный воздух.
— Свечников, тебе говорю!
Но Свечников с пола не поднялся.
— Закрой-ка дверь! — кивнул он головой Нартову.
— Встать! — закричал я. — Встать, твою мать в клочья!
И, схватив Свечникова за плечо, я швырнул его к двери. Рыжая кубанка покатилась в угол. Звякнула, ударив штыком о печурку, упавшая на пол винтовка. И вдруг — «…чать!» — хриплым воем метнулось к нам из соседней теплушки. «Мол» — и опять: — «чать!..» «Молчать!» — Выстрел.
…Под вагоном клубился снег.
Мерзлый пар бил в лицо.
Я уже карабкался в теплушку ротного.
Вдрызг пьяный ротный сидел на полу. Его гимнастерка была расстегнута. Он размахивал наганом.
— За-ст-р-е-лю! Н-н-ни… ни шагу!
Над смятою буркой в углу теплушки стоял с шашкою в руке штабс-капитан Карнаоппулло. С его рассеченного лба капала кровь. Подпоручик Морозов стоял под другой стеною. В руке он держал пустую банку из-под консервов. Глаза его, обыкновенно голубые, серым, стальным огнем метались под свисающими бровями.
— Об-жаловать? — кричал
И, вдруг поднявшись, ротный всем телом качнулся вперед. Бурка из-под ног штабс-капитана полетела в открытую дверь.
— Благодарю вас, поручик!
Подпоручик Морозов бросил банку, вытянулся и отдал ротному честь.
— …И на ком?.. На ком злобу сорвал?
Я провожал подпоручика Морозова в теплушку его взвода.
— На ком?.. подумайте?!
Подпоручик Морозов молчал. Устало водил глазами.
— Да ты рассуди только…
И вдруг я замолчал, вспомнив о Свечникове…
Вдоль теплушек бежал ветер. Мерзлый холодный пар ложился на крыши. По дороге в степи шли черные обозы. В небе плыли звезды. А меня вновь качало со стороны в сторону.
— По вагона-а-ам!..
Все так же спокойно плыли звезды. Я видел их сквозь щель неплотно задвинутых дверей, за которыми, сползая во мглу, гудели под ветром все те же степи.
Мне было и душно и холодно. «Опять заболел! Второй приступ… Тиф или малярия?»
— …А поручик его банкой тогда… По мордальону… Тут капитан…смутно ловил я голос Нартова.
— …И говорит мне, значит, вольнопер этот, — рассказывал в другом углу рядовой Зотов. — И говорит, значит… Садовник тогда бывает изменником, когда он продает настурции…
— Чего продает-то?
— Нас это, русских, Турции, значит…
— А ежели Германии?
— Дурак… Ведь про цветы это сказано!
— Про цве-ты-ы? Мудрёно чтой-то! А как, Зотов, насчет большевиков, нет ли случайно?..
— Насчет большевиков как будто и нету…..Быстро, быстро плыли в темноте звезды. Меня уже не знобило. Скоро и колеса перестали гудеть…
Эх, в Таганроге,
Э-эх, в Таганроге,
В Таганроге,
Да в Таганроге
Да та-ам случи-и-лася-а беда.
Я открыл глаза.
Возле дымящейся печки сидел Зотов. Жалобно пел, закрыв глаза. Больше в теплушке никого не было.
— Зотов!
Зотов оборвал песню.
— В Таганроге мы, господин поручик. Ну как, полегчи-ло?.. А и здорово промаялись! Два дня ломало. Не встать, думали…
— А где взвод, Зотов?
— Взвод в городе, господин поручик, весь батальон там. Добра, говорят, поставлено! Я закрыл глаза.
Эх, та-ам уби-ли,
Эх, та-ам убили
— Разойтись.
Без винтовок, перегруженные скатками кожи, влезали в теплушку солдаты.
— Ну и кожа, ребята!
— Вот выйдем на Ростов — загоним… Там, говоря-ат, цена!..
— Цена, говорят?.. Не тебе в карман деньги, чухна! Не тронь! Да не тронь, говорю! Оставь!
— А в морду?!