Зюзюка и другие
Шрифт:
– Прошу прощения, мэм, могу я поговорить с Леокадией?
– Но она не говорит по-английски, – растерялась я.
– Зато я говорю по-русски.
– Одну минуту. Мама, тебя!
– Кто?
– Понятия не имею! Простите, а кто ее спрашивает?
– Доктор Дорман, Грегори Дорман.
Но тут раздался такой трезвон у входной двери, что я вскочила как ошпаренная и закричала:
– Перезвоните попозже, очень вас прошу! – И, швырнув трубку, бросилась открывать. На пороге стоял Симон, бледный, испуганный.
Я еще ничего не поняла, а мама закричала:
– Где Стася? Что случилось?
– Вы только не волнуйтесь, сейчас уже все в порядке, она в госпитале.
– В госпитале? Вы разбились на машине?
– Нет, – он вдруг покраснел, – ей стало плохо, я ее отвез... Они там объяснят... У нее проблемы... Но уже все...
– Что все? – не своим голосом закричала мама.
– Ей
– Какую операцию?
– Внематочная беременность... – едва слышно произнес Симон.
Слава богу, у нее есть иншурэнс, мелькнуло у меня в голове.
Стася
Вон они, эти чертовы зеленые холмы, прямо за окном, любуйся сколько влезет! В госпитале меня продержали сутки, и теперь я лежу как последняя кретинка, таращусь в телик или смотрю в окно. Доигралась, идиотка! Хорошо еще, беременность оказалась внематочная, по крайней мере я не виновата, что ребеночек накрылся медным тазом. Кому он нужен, ребенок от того козла... Даже вспомнить мерзко. Это я опыта решила набраться, чтобы не ударить п... в грязь перед красавчиком Игорем, который у Мамалыги называется Гариком. И все напрасно, все! А Лёка догадалась, почти все просекла... Плакала, целовала меня, опять слезами захлебывалась... Ее жалко. Она вдруг так постарела. Сидела у моей кровати, сгорбилась как-то, уголки губ опустились... Жалко, сил нет! Правда, ей какой-то старый дружбан позвонил из Сан-Франциско, обещал приехать, и она слегка приободрилась. Кажется, он зубной врач... Но все равно... облом по полной программе. И даже смешно, просто какая-то книжная мораль – зло наказано! Правда, добродетель не торжествует, вот тут прокол. Добродетельная у нас только Лёка, а что она за свою добродетель поимела? Дочку-кукушку и внучку-блядушку? Но одно хорошее в этой истории есть! Есть все-таки! Я убедилась, что могу в принципе поиметь любого мужика, если захочу! Как тот козел сперва на меня и не глядел, а потом на задних лапках прыгал. Гнусный тип, но зато научил меня кайф ловить от этого дела. С паршивой овцы... Так что не совсем напрасно я старалась... Но дура я та еще! Один раз мужика увидела, этого окаянного Игоря, и что затеяла! Трансатлантическую интригу! Три ха-ха! И, главное, все бы получилось, не брось он ее. Получилось бы, я уверена! Но это была бы гнилая победа, противник уж больно ничтожный... Разве можно так упасть из-за смазливого мужика? Я получила хороший урок от этой взрослой жизни. Никто и никогда не сможет довести меня до такого состояния! Я уже понимаю, что от любви можно как угодно с ума сходить, но нельзя допускать, чтобы тебя жалел твой заклятый враг! Этого я не перенесу. Кстати, надо будет как-то ей намекнуть, что так нельзя. На ней же аршинными буквами написано: меня бросили! А она ж еще не очень старая. Но кто на такую побитую позарится? Хотя я сама не смогу, надо объяснить Лёке, пусть она ей скажет! Надоело лежать, сил нет, но завтра я уже встану, а на днях мы полетим в Лос-Анджелес, в Голливуд! А вообще-то у меня такое ощущение, что нарыв прорвался, гной вытекает и жесткий комок ненависти внутри как будто становится помягче... Хорошо ли это, я не знаю, но мне легче, легче, легче...
Кино и немцы!
Святочная история
«Бенбери умер!»
– Майка, ты на Новый год опять в Питер? Тебе не надоело?
– Может, и надоело, но ты же знаешь, у меня там тетка, она одинокая, старая и мой приезд для нее – праздник, – вяло ответила Майя.
– А если для разнообразия тетка приедет к тебе в Москву?
– Ну что ты, ей тяжело, она старенькая.
– А я думала...
– Что ты думала? Очередного жениха мне нашла?
– Ну не то чтобы жениха, а все-таки... Просто у нас женщин в компании маловато.
– Надо же! Редкий случай! – улыбнулась Майя. – Обычно бывает наоборот.
– Ну ты же знаешь, я девушка нестандартная. Ты уже и билет купила?
– Конечно.
– Жалко. Ну ладно, вольному воля!
До этого разговора Майя не была уверена, что хочет в этом году в Питер, но, положив трубку, встала, оделась и поехала на вокзал, благо близко – пять остановок на троллейбусе.
У нее не было тетки в Питере, у нее вообще никого не было. Эту тетушку она придумала, чтобы не сидеть одной в праздники и не быть обузой в компаниях. Одинокая женщина в компании – это проблема. Ее надо провожать, да и вообще... А так она всем говорила, что уезжает тридцатого, и не подходила к телефону, не высовывала носа из квартиры, а уезжала тридцать первого. В вагоне поезда всегда находились люди, с которыми можно было встретить праздник, выпить бокал
С Питером ее связывало многое. Ее мать была родом из Ленинграда и ездила туда каждый год. Впервые она взяла Майю с собой, когда девочке исполнилось шесть лет. Они остановились в гостинице. Не в какой-нибудь, а в знаменитой «Астории», в громадном двухкомнатном номере со старинной мебелью и просторной ванной. Все это поразило воображение маленькой девочки невиданной роскошью и ледяным холодом – в гостинице испортилось отопление, а номер был угловой, месяц – ноябрь, но одно из громадных окон было завешено портретом космонавта Николаева – город готовился к ноябрьским праздникам. Мама тогда смеялась, говорила, что теперь Андриян Николаев ее любимый мужчина, что он спасает их от окончательной гибели. Действительно, в другом номере, где жил кто-то из маминых знакомых, было еще холоднее. В ресторане на завтрак Майя ела удивительно вкусную штуку – гурьевскую кашу. Ее подавали в металлической раскаленной сковородке. Под румяной корочкой были сухофрукты и манная каша. А за соседним столиком завтракал пожилой иностранец. Он сидел в пальто – впрочем, все посетители были в пальто – и ел яйца всмятку. Казалось бы, подумаешь невидаль – яйца всмятку! Но как он это делал! Ножичком срезал верхушку яйца одним движением, просто сносил ее, потом солил яйцо и мазал горчицей! Майя много раз пробовала так срезать верхушку, но у нее ничего не получалось. Прошло тридцать лет, а она помнит этого иностранца, кажется, он был англичанин. Мама, кстати, тоже пробовала так обращаться с яйцом и у нее тоже ничего не получилось, зато она стала есть яйца с горчицей. Еще с той поездки Майя запомнила чудный спектакль в Большом драматическом театре, веселую грузинскую комедию «Ханума». Ах, как они с мамой смеялись тогда, как пели куплеты оттуда: «Над рекой стоит гора, под горой течет Кура!» Теперь у Майи есть видеозапись этого спектакля и в минуты хандры она ставит эту кассету... А еще она отчетливо помнит, как шла с мамой по Невскому и вдруг они встретили какого-то мужчину, маминого знакомого. Они с мамой обрадовались, расцеловались и стали говорить как-то странно – хоть и по-русски, но Майя почти ничего не понимала, и ей стало почему-то страшно, тревожно и она заплакала, а мама рассердилась на нее... После смерти мамы, разбирая ее архив, Майя нашла несколько фотографий того мужчины и письма от него. Он был маминой любовью...
И она свою любовь встретила в Ленинграде и там же вышла замуж и была безумно счастлива... полгода, а потом счастья уже не было, была просто жизнь. Через пять лет он ушел от нее, и она вздохнула с облегчением. Без него ей лучше дышалось. И вернулась в Москву, в трехкомнатную квартиру, оставшуюся от родителей. Устроилась на хорошую работу и начала новую жизнь – одинокой женщины, от которой страдала только в праздники. А когда фирма прогорела и работы не стало, она продала большую квартиру, купила однокомнатную, благодаря чему выжила в тот год, что сидела без работы. Он запомнился ей тем, что она почти все время проводила, лежа на диване с книгой. Перечитала все собрание сочинений Бальзака, а потом школьная подруга Инна создала свое рекламное агентство и пригласила Майю с ее филологическим образованием к себе.
– Реклама должна быть грамотной! Вот ты за этим и будешь следить. А то: «Кофе Чибо. Давать самое лучшее!» – это что? Это на каком языке? Я не переживу, если такое выйдет из моего агентства, – говорила она, убеждая Майю взяться за эту работу.
– Но зачем я тебе? Ты и сама грамотная! – удивлялась Майя.
– Ага, но это с утра! А к вечеру у меня в голове уже все путается! И потом, у меня образование техническое, и я не могу аргументированно объяснить этим козлам-рекламодателям, что говорить надо жалюзи2, а не жа2люзи! А мы над твоим рабочим местом повесим красный диплом филфака!
Диплом на стенку вешать не стали, но иной раз Майе удавалось при помощи специальной терминологии и чувства юмора запудрить мозги малограмотным заказчикам, к тому же сама изысканно-интеллигентная внешность и манеры этой женщины, не очень вязавшиеся с обстановкой и стилем рекламного агентства, действовали умиротворяюще. Правда, не всегда. Один непробиваемый идиот-заказчик, послушав ее доводы, вдруг стукнул кулаком по столу:
– Хватит мне мо2зги компостировать, цаца сыровяленая!
– Почему сыровяленая? – опешила Майя.