Зюзюка, или Как важно быть рыжей
Шрифт:
– Я его вполне понимаю, – засмеялся Ромка и вдруг встал передо мной на колени, высунул по собачьи язык, смешно запыхтел и протянул огромную и очень красивую лапу.
– Хороший, хороший пес, – подхватила я и почесала его за ухом, как чесала Себастьяна. И вдруг нас обоих тряхнуло током. Ромка вскочил. А Егор как-то очень пристально на нас посмотрел. Но ничего не сказал. Ромка быстро накрыл на стол, похоже, он неплохо в этой кухне ориентировался. Небось, Егор, уезжая, оставляет ему ключи от своей холостяцкой квартиры, и совершенно понятно, с какой целью. Я успела заметить, что у него на пальце нет обручального
Мы пили итальянское вино, ели потрясающие макароны с новым соусом, болтали, было весело, уютно и время от времени я ловила на себе внимательный и нежный взгляд Ромки. В какой-то момент он вышел, а Егор шепнул мне:
– Даш, наповал! Я его таким никогда не видел! Считай, тебе крупно повезло.
– В чем?
– Ромка – лучший человек, какого я знаю, честно-честно!
Ах, как мне не терпелось поговорить с Зюзюкой!
Наконец, Ромка сказал, что хватит Егору сидеть, пора ложиться. И он ловко составил тарелки в посудомойку.
Я думала – пригласить Романа к себе сейчас или не стоит, хотя мне этого очень хотелось, но, наверное, лучше не спешить. Впрочем, пусть решает сам.
– Даш, скажи, что ты завтра вечером делаешь?
– Пока никаких планов.
– А давай сходим куда-нибудь, посидим, поговорим.
– С удовольствием.
– А то если Егор меня здесь засечет, он не даст нам побыть вдвоем… И вообще…
– А может, сейчас зайдешь? – прошептала я и тут же себя за это выругала.
В его глазах промелькнуло смятение.
– Спасибо, но лучше завтра… Просто я еще не пришел в себя от этой встречи, пусть немного уляжется… вот тут, – он постучал себя по лбу, помедлил и приложил руку к сердцу. – А главное, вот тут. Значит, до завтра?
– Конечно. Знаешь, Ромка, я очень-очень рада, что встретила тебя. Честно-честно, как говорит Егор. В юности эти мешки под глазами тебя портили, а сейчас… Они тебе очень идут…
– Дашка, ты прикалываешься?
– Даже не собираюсь.
– Ну пока… Хорошо, что ты теперь рыжая…
И он вошел в лифт.
А я первым делом посмотрела на часы. Без пяти одиннадцать. До пробуждения Зюзюки еще больше часа. А ведь он не сказал Егору, что я вовсе не рыжая… Неужто у нас что-то будет? Будет, обязательно будет, я и без Зюзюки знаю… Роман с Романом? Но какая азалия! Я такие только в кино видела и в опере «Чио-Чио-сан», на которую меня водила бабушка. Но с азалиями столько возни, они любят холод, их надо обкладывать снегом, и вообще… А если я все-таки уеду в Италию? Придется оставить ключи Егору, пусть ухаживает за этой красотой, я ведь даже не могу отвезти ее на время отъезда кому-то из подруг. Да, жест красивый, но… Один мужик поручил другому купить самую лучшую азалию, тот, другой, даже не подумал, а послушно выполнил поручение… Смешно, ей-богу… Господи, о чем я думаю?
Наконец наступила полночь!
– Зюзюка, привет! Она молчала.
– Зюзюка, ты меня слышишь? Молчок.
– Зюзюка, ты обиделась? Прости меня, пожалуйста, это нервы…
– У меня тоже нервы! – проворчала моя старушка.
– О, привет, а я уж испугалась, что ты не станешь со мной разговаривать.
– И не стала бы! Но надо ж тебе, дурище, объяснить. Ты как посмела меня с собой к Егору не взять, а?
– Зюзюка, какая ж я идиотка! Прости меня, ради бога, у меня просто крыша съехала…
– Да уж понятно, что крыша… Она у тебя вообще плохо держится, то и дело сносит…
– Признаю, признаю свои ошибки!
– А еще ты подумала, что обойдешься без Зюзюки, сама, мол, все поняла про этого Романа.
– Прости, моя дорогая, любимая Зюзюка, ну пожалуйста, прости!
– Ладно, так и быть, прощаю. Открой-ка зеркальце.
Я послушно открыла пудреницу, ожидая увидеть там Романа, но увидела маленькую рыжую девочку, лет пяти.
– Зюзюка, что это значит?
– Значит, Зюзюка будет дальше жить! Ты родишь рыжую девочку от этого Романа. И передашь ей меня, когда подрастет, ну и хвала Аннушке!
– Какой Аннушке?
– Которая меня связала. Я же не могу возносить хвалы Создателю, я ж богомерзкая, церковь, таких как я, не признает, потому я только по ночам могу разговаривать, а днем притворяюсь «старой варежкой», как ты изволила выразиться. Ты вот спросила недавно, кто я такая, я подумала-подумала и пришла к выводу, что, скорее всего, я нечисть.
– Слушай, Зюзюка, а как же твои прежние хозяйки, они ж, небось, набожные были?
Всякие были, а те, что набожные… Так это днем и пока девицы, а уж как во вкус блуда-то войдут… Большинство, доложу я тебе, как с мужиками-то свяжутся, про набожность как-то забывали… И потом, знаешь ли, я заметила, чем больше иная барынька поклонов бьет, молится, тем грешнее она. Многие блуд свой так прикрывали. Это как вон у вас: куда ни глянь, везде попы, вроде божьи люди, а иной раз такое про них услышишь! Или вот политики повадились чуть что в церковь бежать, а на них грехов невподьем! Так что я нечисть! – с гордостью заявила Зюзюка.
– Нечисть ты моя дорогая, значит, Ромка не случайно появился?
– Я уж тебе сказывала, что ты без меня в юности глупостей наделала, вот Ромку-то и упустила! Ох, как я счастлива, что ты девочку родишь, в бабушку твою рыженькая будет. Ты уж ее Любочкой назови, в бабушкину честь, сделай такую милость. Очень я ее любила, а она меня как любила, никогда не ругала, «старой варежкой» не обзывала…
– Зюзюка, а он будет меня любить?
– А он тебя не переставал любить, мне там не все еще ясно с его прошлым, но любовь настоящую я всегда чувствую. Вот сказала ж я тебе, что этот худородный сгинет, ну и сгинул, даже и не позвонил ни разу! Только ты уж завтра на свидание не забудь меня взять…
– Нет, Зюзюка, как я могу забыть, что ты!
– Значит, веришь мне теперь?
Я хотела сказать: «Верю, как Господу Богу», но решила что в разговоре с нечистью вряд ли это будет уместно, и просто ответила:
– Безоговорочно!
…Я легла в постель, но мне не спалось, в голову лезли всякие дурацкие мысли, и я в который уж раз пришла к выводу, что хамский поступок Юрки, любителя Эдгара По, послужил первопричиной всей цепи счастливых случайностей, которая и привела меня к Ромке…