Побег уже состоялся, гораздо раньше, чем в ноябре. Он выписан ещё в первом варианте стихотворения "Дом и Река". Чтобы выбрать другой маршрут, необходима новая идея, новые образы. Но на это у Апостола нет ни времени, ни сил.
"Нельзя войти дважды в одну и ту же реку", — честно предупреждал Гераклит. Понимал ли это Апостол? Безусловно. Иначе бы третья часть была бы им написана в тот же вечер.
Однажды рождённое стихотворение "Дом и река" оставляло лирическому герою один-единственный путь для побега — по реке "Сентября", преображенной Апостолом в реку Памяти. Иного пути просто не существовало. Или надо было всё начинать с чистого листа.
Итак, "Третья часть. Побег". Достаточно извлечь из архива старое стихотворение, завершить правку — и программная вещь будет практически завершена. Но вернуться к первоначальному тексту означало бы признать собственную неправоту, приведшую к ссоре. Переступить через самолюбие Апостол не может. Или не хочет.
Круг замкнут, и выхода из него нет.
Двадцать второе ноября. Две недели до присуждения премии "Народный поэт". Почти все, что было написано за сорок лет, выложено
в интернете. Свое отношение к подсчету читательских голосов Апостол уже выразил. Остается лишь дать под занавес самую сильную вещь — про дом, реку, лодку и женщину. Но эта вещь всё ещё не дописана.
Две части готовы и даже опубликованы. Третьей же части — нет.
Проходит день. И ещё один день. Молчание затягивается.
Третий день. "Третья часть"…
Инфаркт. Смерть.
"Как жалко, что нет третей части!" — теряя от волнения мягкий знак, пишет на "Стихи. ру" одна из поклонниц Апостола. "Как жаль, что продолжения уже не будет!.." — печалится другая. И добавляет, усиливая эмоции явно лишним восклицательным знаком: "Но я всегда верила и буду верить, что душа бессмертна, а значит, мы обязательно ещё услышим Вас!!!!"
Душа и в самом деле бессмертна, как дружба и проза, любовь и поэзия. И Булгаков, безусловно, прав: рукописи не горят. Не тонут. И не исчезают бесследно в просторах интернета.
По праву давнего друга, которому было доверено первопрочтение стихотворения "Дом и Река", я открываю лирическому герою путь для побега. Вещь, которую Апостол считал главной в своём творчестве, должна быть завершена. Иначе, зачем её надо было начинать? Тогда, давно? Когда нас ещё было трое?
Вот эта недостающая часть. Я представляю её читателю — с молчаливого согласия Апостола.
Третья часть
Побег
1
Я мостки оттолкну, словно помощь последнего друга,Я веслом разобью на осколки зеркальную плоть,И опять по реке, по изгибу сакрального круга,Поплыву, чтобы страх, чтобы ужас земной прополоть.Я ударю веслом, и другим от бессилья ударю,И глаза мои станут цепляться за домик родной,Словно путь мой лежит на допрос к самому государю,Словно это не месяц, а меч занесён надо мной.Скрип уключин, как скрип для менязаготовленной дыбы,Звон цепи носовой словно кованый звон кандалов,И глядят из реки золотые и красные рыбы,И иные созданья моих очарованныхснов."Это сны, это бред! Это память раздором чревата!" — ,Я подумаю так, выбираясь из петель узла,И весло подниму, и как капельки гомеопата,Будут падать и падать гремучие капли с весла.И опять я скажу: "Это память, конечно же, память!На черта тебе то, что прошло по земле без следа?Надо к берегу плыть, надо всё, как и было, оставить,Пусть горит надо мной не упавшая в реку звезда!",Я ударю опять, я ударю, чтоб не было страшно."Не смотри в глубину!" — донесётся ко мне издаля."Не смотри в глубину! — повторят часовыена башне,"Не смотри в глубину!" — прозвучит повеленье Кремля.Я закрою глаза. Я подумаю: "В кои-то веки,Ты, нечистая сила, поэта берёшь на гу-гу!"И назад оглянусь, и скажу: "Поднимите мне веки!Я желаю узнать, что таится в сакральном кругу".
2
Вот, казалось бы, дом. И беда нам с тобою не горе.Но померк горизонт, и растаял последний наш шанс.И разверзлась река, разошлась, как библейское море,Разошлась, словно рана, как совесть в ночи, разошлась.Я увидел, и вздрогнул, но лопнуло верное стремя,Обезумевший конь запропал среди сопок и туч.Предо мною река в темноте проходила, как время,И в неё полумесяц входил, как утерянный ключ.Там, в раскрытой реке, как в огромной божественной пасти,Содрогались столетья, и вечно, теряясь во мгле,Плыл Осирис в гробу, и Руслан распадался на части,И богиня Исида, как нищенка, шла по земле.Там воскресший простор был до капельки весь благосенный,Видел я за межой всё, что было со мною допреж:Там любил Клеопатру в сентябрь обращённый Есенин,Там Ассоль проходила по палубе алых надежд.Там кричал Алконост, мчались белые кони, и втымежПлыл Перун по рекевслед за грустным Троянским конём.Там светился во тьме под водою не сгинувший Китеж,Там во сне Лукоморья я был и водой и огнём.Там цвела куманика, свиваясь в ночи с курослепом,Под распыл росинца выходили лембой и лембей,Там легко и свежо уживались под богом, под небомКрасный ворон, и гриф, и высокий изгиб лебедей.Там стояли селенья, там в круг выходила плясея,Там Илья и Добрыня вином наполняли корец,Там ждала Ариадна пропавшего где-то Персея,Там всю ночь Прометею расковывал перси кузнец.Там был мир молодым, с молодою ядрёной закваской,Там по красным пескам уходил в небеса караван.И стоял Соломон над уснувшей царицею Савской,И сияющий храм имужевозводил Ариман.Там народ проживал, не боящийся Бога и беса,Там заветную жизнь не пустили ещё под откос.Там наш домик стоял не у самого тёмного леса,А на том берегу, где ещё не родился Христос.
3
Ты на берег пришла, ты стояла молясь и ругаясь,И стояла судьба, проверяя весь мир на излом."Так входи же в меня! — говорила река, задыхаясь, —Чтоб концы и начала связать неразрывным узлом!"И стонала река. И звала нас к себе, и хотела,Чтобы сгинул, простыл, чтоб рассыпался вечный покой.И тогда ты топор занеслана пречистое тело,И закрылась река, и опять оказалась Рекой.Я как вор, словно ворбыл застигнут таким оборотом,Мне тщету и ничтожность душа, отлетев, нарекла.А река как река пропадала за тем поворотом,Где уже никого, никого не спасала река.,И опять мы вдвоём, и растут, как долги, наши дети,Лает пёс на дворе, дровосек до портвейна охоч…И стоят на реке никому не заметные сети,Для меня, для тебя, для Исиды, Ясона, и проч.
4
Ночь легла, как плита. Над рекою упала завеса,Это был не туман, а надежды раскрошенный мел.Лось стоял у воды и кричал, и глазами ВелесаНа Реку, на меня и на жуткую землю глядел.От планеты людей пахло кровью и потом прогоркло,Словно всполох, горел над пожарищем крик петухов.И стояла в Реке, и кричала во тьму Златогорка,И священные рощи к себе призывали волхвов.Птица Сирин кричала, дубам умирающим вторя,А под ней города говорили на мёртвом арго.И чернела Река от великого русского горя,И качала Река мою лодку с названьем "Арго".Надо мной, в небесах, больше не было злобного Бога,Усмехался Тайфун, и качала волна Перуна,И бежала Река, как песок между пальцев Сварога,И за Круглым столом задыхалась от счастья зурна.Я ударил веслом в глубину отреченья и рока,Я прошёл по воде под гремучею аркой моста…И хранила Река неизбывную тайну истока,И манила меня дальше веры и дальше креста.Вспоминая свой дом и жену на мостках, я держался,Но когда поднялась несусветная дрожь над водой,Я склонился во тьму, я губами к былому прижался,И скользнул в глубину за утопленной нами звездой. (11)
8
Без четверти одиннадцать. Времени остаётся лишь на то, чтобы купить цветы и успеть дойти до зала траурных церемоний. Мы выходим из кафе — и попадаем в цветочный ряд: розы, георгины, гвоздики, астры… Цветов столько, что хватит на половину Москвы, — если их купит другая половина.
Мы берем, не торгуясь, цветы и продолжаем свой путь. А вот и вход на территорию Троекуровского кладбища.
— Давай покурим, — Апостол останавливается и тянет из кармана мятую сигаретную пачку. — Знаешь, как-то идти туда не хочется. Не люблю похорон!
— Да кто же их любит, кроме Шопена? — отвечаю я. — Разве что музыканты, которые играют его марш…
Мы закуриваем.
— Я через неделю в Переделкино еду, буду там числа до двадцатого октября, — говорит Апостол. — Бывал в Переделкино?
— Нет. И честно говоря, не тянет.
— А зря! Мог бы и съездить.
— Зачем? Посмотреть на дачу какого-нибудь усопшего классика? Его верандой полюбоваться?
— Почему бы и нет? Интересно же!
— А смысл? Ну, ходил этот классик по веранде, и что? Он как-то по-особенному ходил? Не так, как все? Или, может, его веранда и сама что-нибудь талантливое написала?