...И гневается океан(Историческая повесть)
Шрифт:
— Ты, Петрович, граф. А мне нужен продолжатель дела моего. Не станет же дворянин в зазорные купецкие дела входить.
— Стану, — сказал Резанов и посмотрел прямо в глаза Шелихову. — А дело ваше, Славороссию [23] , я не почитаю зазорным…
Топот и шум на палубе прервали воспоминания Николая Петровича. Он надел мундир и вышел из каюты.
По курсу «Надежды» вздымались высокие отрубистые берега острова Нукагивы. Своими причудливыми очертаниями они походили
23
Славороссия — так Шелихов называл Русскую Америку.
«Надежда» легла в дрейф, и с нее спустили две шлюпки для промера глубин. По песчаной кромке бухты бегали островитяне, размахивая руками и что-то крича. Потом от берега отчалила лодка с восемью гребцами. Удачно миновав буруны, лодка направилась прямо к кораблю. На ней развевался белый флаг, и этот европейский знак миролюбия до крайности удивил Резанова.
Прибывшим гостям подали трап. Первым на корабль поднялся мускулистый бронзовокожий мужчина в одной набедренной повязке, сплетенной из травы. За ним вскарабкались и остальные островитяне. Все они, кроме первого, были с головы до пят покрыты диковинными рисунками. Татуировка была столь искусной, что казалось, будто эти люди одеты в тончайший узорчатый шелк, без единой складки облегавший тело.
Мужчина, который взошел первым, шагнул к Крузенштерну и, поклонившись, заговорил на… безукоризненном английском языке:
— Вы, я полагаю, капитан корабля? Разрешите представиться: бывший матрос британского торгового флота Робертс.
Крузенштерн смотрел на него круглыми от изумления глазами.
— И… и долго вы здесь живете? — запинаясь, спросил он.
— С вашего позволения, сэр, вот уже семь лет.
— Но как вы сюда попали? Кораблекрушение?
— Нет, сэр. Бунт команды. Я отказался участвовать в нем, и меня высадили на этом острове.
— Разве на остров ни разу не заходили европейские суда? — спросил Резанов, с интересом разглядывавший странного англичанина.
Робертс живо повернулся к нему:
— Ну что вы, сэр, конечно, заходили. Недавно нас посетили американцы. Кстати, я могу показать вам аттестат, который я получил от них.
И бывший матрос протянул Резанову бумагу, свернутую трубочкой. В бумаге говорилось, что мистер Робертс весьма способствовал бостонскому кораблю в доставлении воды и дров и что поведения он самого похвального.
— Я мог бы служить вам толмачом, если вы в таковом нуждаетесь, — добавил Робертс, когда Резанов вернул ему рекомендацию.
Николай Петрович кивнул:
— Мы охотно воспользуемся вашим предложением, мистер Робертс.
Из дальнейшего разговора выяснилось, что бывший матрос женат на племяннице короля и потому уважаем чрезвычайно.
— Вот этот человек — королевский брат, — сказал Робертс и ткнул пальцем в грудь рослого
— Вы единственный европеец на острове? — спросил Резанов.
Лицо Робертса потемнело:
— К сожалению, нет, сэр. Есть еще один француз.
— Почему — к сожалению?
— Потому что он негодяй и мерзавец. Эту скотину зовут Жан-Батист Кабри. Он несколько раз пытался убить меня. — При этих словах глаза Робертса загорелись такой ненавистью, что Резанову стало не по себе.
«Вот она, врожденная „любовь“ англичан к французам, — с усмешкой подумал Николай Петрович. — Даже на острове, среди дикарей, они готовы перегрызть друг другу глотку».
— Вы должны опасаться этого дьявола в человеческом образе, — продолжал между тем Робертс. — Ему ничего не стоит натравить на вас островитян. Предательство и алчность у него в крови.
Одарив королевского брата и его приближенных иголками, ножами и бусами, Крузенштерн спровадил их с корабля. Но тут с берега вплавь бросилась новая орава туземцев. Их было около сотни, и плавали они не хуже дельфинов. У некоторых на плечах сидели даже маленькие дети. Все они прихватили для продажи кокосовые орехи, связки бананов и плоды хлебного дерева.
На борт, по совету англичанина, однако, взяли только «благородных». «Благородные» ничем не выделялись среди простолюдинов — разве что ногтями неимоверной длины. Длинные ногти, как объяснил тот же Робертс, служат доказательством того, что их обладатель человек зажиточный и не занимается никаким трудом.
Все островитяне отличались великолепным сложением, и, по-видимому, завидным здоровьем. Женщины были ростом поменьше и казались более красивыми, поскольку их лица не портила татуировка. Только у некоторых встречались наколки на руках и ногах — в виде сетчатых перчаток и полусапожек.
— Татуировка — большое таинство, — рассказывал Резанову Робертс. — Когда татуируется мужчина, он никому не должен показываться на глаза.
— А женщина?
— Женщина может это делать на виду у всех желающих.
— И дорого обходится наколка? Ну, скажем, вроде вашей?
На груди бывшего матроса чернел маленький четырехугольник, испещренный какими-то рисунками. (Впоследствии Резанов узнал, что это был знак принадлежности к королевской фамилии.).
Робертс хмыкнул и повернулся к Николаю Петровичу спиной.
— Вот эта живопись, сэр, стоила мне двух жирных свиней, — сказал он и сделал несколько шагов. Спину Робертса украшал большой — во весь позвоночник — крест, а на ягодицах при каждом движении кривлялись две потешные рожи.
— Однако, ваши друзья-туземцы не лишены чувства юмора, — смеясь, заметил Николай Петрович.
— О да, сэр, — серьезно ответил Робертс. — Слышали бы вы, какие шуточки отпускают они на пиру, пожирая убитых врагов. Нукагивцы — народ, несомненно, с юмором.
Николай Петрович побледнел.