«...И места, в которых мы бывали»
Шрифт:
— Этого нужно было ждать. Вот тебе и проводники. Молодцы, ребята, что выпутались и работу сделали.
Корнев недоверчиво усмехнулся:
— Ну, прямо Угрюм-река какая-то. А вам это все не приснилось?
— Какой там сон. Спросите дядю Степу, он первый и встревожился. Даже хотел домой возвращаться. Ночевал в тайге.
Но Лапшин не разделил скепсиса Корнева, который не мог не понимать, во что он нас втравил, и сказал:
— Ладно, разберемся. А вы три дня отдыхайте. Завтра Игорь баню обещает, сходите.
— Не надо, мы по дороге баню нашли.
— Где ж это? Ну, умельцы.
Я рассказал об Эдике и нашем у него гостеванье, не умолчал и о характеристике, выданной им Лупинякам.
Спустя три дня нас отправили в новый маршрут, уже на север на речку Посольную, и на какое-то время немкинская история позабылась. Но, когда вернулись с Посольной, нам рассказали, что приходил с Кузеевского дед Расеев, как уж он дошел, не представляю, и сообщил, что за день до срока нашего выхода с Немкиной в тайгу уходили все три брата Лупиняка. Вернулись через три дня злые и пустые (без добычи), а ходили вроде на медведя, задравшего их лошадей.
Некоторая ясность наступила в конце октября, когда на базу приехал в санях на новом своем коне сам Ленька Лупиняк. Испуга и тревоги он не выказал. Но, когда его пригласил к себе Борис Лапшин, он долго упирался и только, увидев в приотворенную дверь на столе бутылку водки и закуску, сменил гнев на милость.
На лобовой вопрос Бориса о том, что же произошло тогда у зимовья на Весниной, он ответил так:
— Больно они у тебя хитрые, только когда он (то есть я) думал, что меня под прицелом держит, сам он на мушке у Женьки сидел. А больше я ничего не скажу, хоть и перед прокурором. Дела тут не сошьешь, и отвали ты, начальник, от меня.
Тем и закончился маршрут на Немкину.
Тайга и медведи
Тема эта избитейшая. Кто не знает, что в тайге живут медведи и что эти милейшие (в цирке) звери на воле совсем не так добродушны. Не буду изображать Тартарена из Тараскона и хвастать воображаемыми победами. Мне довелось убить всего одного медведя, да и того, если правду сказать, добить после того, как ему пулей из карабина перебили позвоночник.
Но встречаться с ними доводилось. И довольно часто, хотя и не по собственной инициативе. И, конечно, довелось выслушать тысячи всяческих жутких историй и баек, героями которых были косолапые.
Запомнилась первая встреча, когда я, как и другие ее участники, медведя и не видел: просто он спустил на наш лагерь рано утром, когда почти все еще спали, камешек в полметра диаметром со скального уступа. Что произошло, понял только один парень, местный охотник. Он сразу же выскочил из палатки, обругал скалу последними словами, а потом еще выпалил по вершине ее из одностволки. Топтыгин, по-видимому, намек понял и удалился — на нас больше ничего со скал не летело. Там же мы услышали какое-то громкое дребезжание в тайге поодаль. С ружьями наизготовку пошли посмотреть, кто шумит. И обнаружили, точнее, по следам разобрались, что это опять Михайло Иваныч. Он музыкой, знаете ли, занялся: нашел сломанную и расщепленную на изломе елку и начал дергать отщеп когтями. Отщеп дребезжит, а Михайло эстетически наслаждается. Что все было именно так, нам подтвердил тот же охотник, который эти медвежьи игры наблюдал неоднократно.
Однако далеко не всегда эти игры столь невинны. В 1967 году на северо-енисейском прииске Вангаш в начале рабочего дня таинственно исчезла пекариха приисковой пекарни. Ранним утром она вместе с мужем-бульдозеристом вышла из дома и направилась в пекарню, стоявшую на окраине поселка, чтобы к открытию магазина испечь свежий хлеб. Однако, когда магазин открылся, хлеба в нем не было. Она не привезла его на ручной тележке, как обычно. Покупательницы отправились в пекарню поторопить ее. Но пекарня была закрыта на замок снаружи.
Сбегали к ней домой, потом к мужу на дражный полигон. Тот сказал, что она давно на работе. Кто-то заглянул в окно пекарни и разглядел квашню, из которой потоком вылезало тесто.
Стало ясно, что в пекарню она не заходила. Начали искать вокруг пекарни и нашли ее нижнюю половину, заваленную ветками и всяким мусором, в ближайших кустах.
Все стало ясно. Тогда со всего поселка собрали охотников со зверовыми собаками и стали искать преступника. Не больше, чем через полчаса его нашли неподалеку от места преступления и тут же расстреляли, причем шкура была похожа на дуршлаг. Позже выяснилось, что этот людоед пришлый и больной. За месяц до того над прииском стоял дым — горела тайга на востоке края и в Якутии. Спасаясь от пожара, двинулись на запад многие звери, и этот в их числе. Пока брел, истощал и почти облез. Убил женщину и сам недолго прожил.
На Вангаше и окрестных приисках запретили женщинам ходить поодиночке и, тем более, посещать тайгу для сбора ягод и грибов. Мужчин обязали носить с собой оружие, а если у кого нет, ходить вместе с вооруженными. Но больше ЧП подобного рода в том году не было.
Почти забавная история произошла тогда же с нашими коллегами из соседней партии. Они приехали к нам на прииск в баню. Помылись, снарядились необходимым для «после бани» и поехали на свое любимое место отдыха.
Там поставили палатки и заснули, оставив на жердевом столе какое-то варево. Ночью один из них проснулся и хотел вылезти наружу по нужде. Поднял полу палатки, а за столом кто-то мисками гремит. Пригляделся — медведь. Он вытащил из-под своего спального мешка малокалиберку, или, как говорят в Сибири, «тозовку», дослал в ствол патрон с надрезанной пулей и выпалил в нахала. А про нужду забыл.
Утром с похмелья он рассказал эту историю своим друзьям по палаткам, но никто ему не поверил. Только долго советовали пощупать, насколько промок мешок. Тут кто-то все же вылез из палатки, смотрит — а под столом лежит медведь.
Лежит и моргает глазами. Наш боец влепил ему спьяну точно в позвоночник. Тогда стали обсуждать, что было бы, если бы рана была полегче. Сошлись на том, что в таком случае медведю надолго хватило бы съестных припасов.
А теперь «мой» случай. Дело было поздней осенью на реке Большой Пит. Мы что-то затянули со сдачей лошадей в колхоз. Кажется, просто хотели откормить малость, чтобы не придирались. Поэтому оставили их на время на правом берегу реки в долине ручья, где было много полян со свежей еще травой. С полян они никуда не уходили, да и уходить было некуда: кругом скалистые горы. Но как-то надзиравшие за ними «каюры», а проще говоря, конюхи, вернулись из той долинки и сообщили, что, судя по следам, лошадками здорово заинтересовался живущий там медведь. И, похоже, тоже ждет, когда они подкормятся. Уж очень тщательно пасет их. Чем кончается такой «выпас», нам объяснять не надо было, и мы решили устроить облаву.
Утром все, у кого были какие-то стволы, сели в моторку, захватив с собой собак, и переехали на правый берег. Решил идти и я со своим наганом. Бил он у меня просто здорово — даже рябчикам головки отшибал. По тушке стрелять проку мало — остается только пучок окровавленных перьев. Вот я и приспособился. На ручье бросили жребий, кому где идти: кому по дороге вдоль ручья, кому по склону. Я из-за несерьезности оружия участия в жеребьевке не принимал и заявил, что пойду с Левой Мацкевичем, у которого был отличный немецкий трофейный карабин, а кроме того, еще лучший пес Уран. А вот выбор мой поначалу оказался невыигрышным: Леве выпала верхняя бровка склона, а Уран был пущен на поиски зверя вместе с другими собаками. Самый удачный номер достался Борису Скороделову — ручей и дорога. Там чаще всего видели следы зверя и его самого. Там и лошади паслись. Договорились стрелять только по видимому медведю и только наверняка. Все заняли свои места, и Лева, как главный охотник, убивший за этот сезон уже четырех медведей, подал свистом сигнал к началу облавы.