...и Северным океаном
Шрифт:
Вглядываясь в давние годы, вижу приметы связей — нет, даже родства! — Красноярска с Севером. Северные разделы экспозиций музея были самыми интересными, возле них всегда толпились люди, разглядывающие жилище кочевников тундры, ловушки для песцов, рисунки и картины Дмитрия Иннокентьевича Каратанова, который немало скитался по северным землям.
У нас в школе он преподавал рисование. Уроженец юга края, художник позднее рассказывал мне, как неожиданно для себя почувствовал желание «побродить по северам». Впрочем, не совсем неожиданно. Ведь его земляк и наставник Василий
Каратанов трижды нанимался в научные экспедиции, побывал в самых забытых местах Туруханского края, дважды — в Нарыме. Биография художника, думается мне, тоже характеризует Красноярск как место, где люди самых разных профессий получали подорожную на Север.
Сколько себя помню, по весне в городе появлялись приезжие в походном снаряжении. Нанимали в экспедиции молодых, крепких. Изредка брали даже старших школьников. Завидовали мы таким отчаянно. Экспедиции спускались далеко вниз по Енисею с майскими, а то и июньскими рейсами: река освобождалась ото льда медленно, в Красноярске отцветала черемуха, в Туруханске радовались первой капели.
Проводы на Север рыбацкого каравана были событием для города. Люди съезжались издалека, жили на берегу Енисея кто в палатках, кто просто у костров. Набиралось несколько сот человек. Наконец, пароход подводил к берегу баржи, и рыбаки переходили в их трюмы со всем скарбом.
К отправлению каравана собирались толпы. Ведь среди рыбаков были и свои, городские. Когда-то еще они вернутся домой, да и все ли? Промысел в Енисейском заливе — дело опасное, случалось, гибли люди.
А возвращение каравана поздней осенью — ведь это же праздник! Берег заставлен ящиками с золотистой «копчушкой», пахнущей дымком мелкой сельдью. Тут и большие четвертные бутыли с янтарным рыбьим жиром, бочонки с икрой. Из-под полы торгуют песцовыми шкурами, в открытую — рогами северных оленей, а то и мамонтовой костью. Шум, гам, пиликание гармошек, песни, пляска — неизменная сибирская «подгорная» под забористые частушки. И, конечно, гульба в трактирах. Их было немало, последний закрыли в 1926 году, превратив в столовую «без подачи напитков».
В старых номерах газет проглядываю хронику. И среди главных новостей — Север. О нем обычно жирным шрифтом. Вот вам три заметки. Протяните-ка от них ниточку к ныне уже разменянным последним пятнадцати годам нашего столетия.
Октябрь 1928 года. «В низовьях Енисея в протоке Игарка предполагается постройка порта. Назначение порта — производство перегрузочных импортно-экспортных операций между речными и морскими судами».
Март 1930 года. «В далекой Хатангской тундре, в Норильске, нынче весной начнется постройка маленького рабочего городка. С первыми пароходами сотни рабочих отправятся туда, чтобы стуком, грохотом стройки разбудить угрюмую тундру.
Этим летом будут построены бараки на 400–500 человек, на 200 коек больница, школа, столовая.
Будущее Норильска — сказочное будущее… Постройка металлургического завода явится звеном в общей цепи индустриальных гигантов страны строящегося социализма».
Март 1931 года. «Вчера в Красноярск прилетел
Хроника начинаний, в бурное развитие которых красноярцы верили и не верили…
«До» и «после»
Я выбрал специальность геодезиста-изыскателя. Привлекала она кочевой жизнью, к которой сибирские мальчишки привыкали со школьных каникул: уходили в тайгу, лазали по хребтам, спускались горными речками на «саликах» — плотах из двух-трех бревен.
Мой первый рабочий изыскательский сезон начался в Приамурье, на дальневосточной границе — в топких болотах-«зыбунах» возле Даурского хребта, куда изредка забредали уссурийские тигры.
Шел 1930 год, началась коллективизация. Все привычное сместилось.
Начали было выполнять задание — сделать рекогносцировку для прокладки дороги к Амуру. Вдруг новое распоряжение — заняться землеустройством создающихся колхозов. Но ничего еще по селам не устоялось, Месяца два бродили с места на место, выступали на сельских сходах, ставили межевые столбы.
Под осень нам поручили специальное задание — помочь съемке прибрежной полосы. Настала зима, а у нас — легкие палатки. Однако до окончания работ выезд из района нам запретили. Завершилась съемка лишь в декабре.
Я вернулся в Красноярск как раз к тому времени, когда местное отделение Географического общества, которое возглавлял профессор Вячеслав Петрович Косованов, создало Геодезическую секцию для помощи новостройкам.
Косованов был в городе личностью популярнейшей. Я помнил его с детства. Почтительно поклонился при встрече на улице. Он рассеянно кивнул в ответ и заторопился дальше, но вдруг круто повернулся:
— Простите, не припомню, уж извините…
Я назвал себя.
— Сын Ивана Александровича? Как же, как же… Мы оба были молодыми… Рано погиб, война.
Мой отец, ученый лесовод, был в 1914 году призван в армию и в декабре того же года убит в Карпатах.
Вячеслав Петрович спросил, чем я занимаюсь. Узнав, рассердился. Разве в Сибири изыскателю дел меньше, чем па Дальнем Востоке? Надо потрудиться для земли отцов, надо, надо…
Я оторопел. Стаж и опыт у меня ничтожны, зачем я нужен земле отцов? Но Косованов сделал вид, что не замечает моей растерянности.
— Сейчас тороплюсь, уж извините. Завтра после полудня. Мы в здании музея, знаете? Прямо с заявлением. Определим вас в Геодезическую секцию.
Три дня спустя я помогал уже картографу Нилу Сушилину уточнять карту Туруханского края. Это — на первое время. А вообще главным делом станет разведка дорог, изыскания гидростанций, съемка заводских площадок.
Туруханский край? Нет такого края ни на современных картах административного деления страны, ни в географических справочниках. Рассказывать историю его преобразований с XVII века долго. Название сохранялось еще в тридцатых годах и определяло оно всю северную часть нынешнего Красноярского края от реки Подкаменной Тунгуски до мыса Челюскин.