...Имя сей звезде Чернобыль
Шрифт:
Притом на документальной основе. Если искать истоки, то не только Тол/стой/ или Ремарк, но могу сослаться на Гердера [162] …
Слишком мало сделало иск/усство/, чтобы ореол вокруг шлема бога войны Марса разрушить!
Нужно иск/усство/ оглушающее. Вот книги… Фильм Климова из этого ряда: достовер/ность/ близкая к документ/алистике/ и чтобы ужас и отвращение перед войной.
Известный нравств/енный/ постулат: не делай другому и с другим то, что не хотел бы себе самому, сегодня звучит угрозой —
162
Гердер Иоганн Готфрид — немецкий мыслитель, публицист, поэт XVIII века, друг Гете.
Париж, ЮНЕСКО. 1-15 ноября 1987 г.
Вносить в мир политики «большую политику» — здравый народный смысл и высокую нраветв/енную/ культуру.
Когда-то было сказано и это не безрезультатно было: ученые должны донести всю угрозу ядер/ной/ бомбы.
Сегодня донести чувство взаимозависимости и сложный комплекс — угрозу всей культ/у ре/ и цивилизац/ии/.
Один мудрый человек сказал сразу же после войны, когда уже взорвалась ядер/ная/ бомба: или мир, человечество будут становиться всё более гуманитарными, или их просто не будет в новом тысячелетии.
Люди всё больше осознают; что цивилизация техническая и культурная — не тождественны. Мостик, который их связывает, — нравственные, этические цели. Как писал поэт Вознесенский: «Все прогрессы реакционны, если рушится человек..»
На Московском форуме «За выживание человечества» М. СХор6ачев высказал мысль: а не пришло ли время деятелям культуры создать постоянно действующую международную организацию, которая была бы высшим моральным авторитетом во всех делах, затрагивающих судьбы человеческого рода?
Сегодня особенно важно понять ценность, самобыт/ностъ/ культ/уры/ каждого народа
И то, что настоящая/культ/ура/ принадлежит всем, мировая ценность.
Немец, к/отор/ый обстрелял Эрмитаж, уничтожал и свою галерею. Квота… Американец, может; подумал: этого я лишил бы себя.
А мы вынуждены были обстреливать собств/енные/города, изгоняя врага. И тоже отнимала война всечеловеческое.
Грозит ядер/ная/ война, а человеч/ество/ обьявл/яет/ десятилетие культ/урного/ развития. Всемирное достижение
развития культуры [ЮНЕСКО] (1988-97).
Какая логика? Чем больше технологии, тем ближе погибель. Чем больше культ/уры/, тем отдаленнее.
А ведь, умирая (скоро), расстанешься дважды навсегда. И потому, что ты умрешь, тебя не будет; никогда.
И потому еще, что и мира не будет (может случиться), навсегда расстанешься с тем, чего тоже не будет никогда больше. Не только со своей, но и всею жизнью.
Мы — последние участники последней в истории мир/овой/ войны, к/отор/ые помнят, как это было. Больше таких поколений, в ист/ории/ не будет: или войны больше не будет глобал/ьной/, или некому будет о ней помнить, если случится.
Что может спасти от ядер/ного/ носителя или ядер/ной/ лодки? Контрлодка? Да нет. Книга. Фильм — вроде «На следующий день» и пр. Не спасут? Ну, тогда ничего не спасет:
21.11.1987 г.
Стараниями ученых, п у блиц/истов/, политиков, обладающих «новым мышлением», разумных военных специалистов расчеты на победу хотя бы в «огранич/енной/» эдер-/ной/ войне похоронены.
Угроза ядер/ной/ погибели тем не менее нарастает По мере увелич/ения/ вооруж/ения/ и неизбежности перепоручения компьютерам решать: пора или не пора «нажать». И именно в ответ Возможность сознат/ельной/ атаки почти нулевая в наше время. Зато момент случайности возрастает; становится угрожающим.
Т.е. главным врагом становится само ядер/ное/ оружие н все с ним связанные системы.
Ну, а доктрина возмездия полностью абсурдной и аморальной. Кому и за что мстить? Компьютеру за ошибку-провокацию? Сбегу случайностей? А кто и когда узнает, чей компьютер спровоцировал?
Всегда считалось достоинством воен/ного/ человека — готовность отреагировать немедленно. Грубо говоря, нажать по первой тревоге.
Ну, а те, что не нажали все-таки, хотя какие были тревоги (см. [книгу] «Прорыв») — благодаря чему? Именно сомнению: нажимать ли?
И спасибо им, военным, за это — нашим и не нашим. Что сомневались до послед/ней/ секунды: нет, не будем еще?
Если им можно, то писатель просто обязан не только сомневаться, но прямо говорить от своего и лит/ературы/ (нынешней и прошлой) говорить: я не нажму!
Потому что и возмездие и вся доктрина сдерживания — аморальный абсурд и уж лит/ература/ это чувств/овать/ должна.
Немедл/енно/ ломать ее надо — и доктрину и возмездие — вместе с орудием погибели.
Дурачить себя и др. надеждой, что и впредь может держаться на ней планета — непростительно.
Началось — сокращение. И пойдет, но для этого надо проявить тот народ/ный/ здравый смысл, к/отор/ый выше сегодня любых страстей и доктрин.
В заключение: я отошлю, кто не согласен, к совмест/ной/ кн/иге/ амер/иканских/ и совет/ских/ уч/еных/ «Прорыв»/ [«Breakthrough. Проблемы нового мышления М: 1988»], где всё это доказано встречным движением мысли и тревоги, ихней и нашей.
И именно поэтому, когда его [Дж. Шелла] спросили; нажал бы после удара со стор/оны/ СССР (там «патриоты» считают, что СССР первый ударит), он ответил прямо: нет!
Он почему не ответил? Не патриот? Да нет, а потому что понимает: и в без того перераскаленном мире, опасно недоверяющем, станет еше опаснее, если и публицист, писатель заговорит языком жесткой военной «целесообразности». Уж и писатель!
Вопрос в сущности — о моральности или аморальности доктрины сдерживания, возмездия.
И это так. Если еще вчера речь действ/ительно/ шла о возмездии противнику, то при нынешних арсеналах и при нашем знании о более страшных, чем первоначальные, о вторичных последствиях — речь может идти только о добивании уцелевшей 1/10 живого (если и то останется!)…