...Либо с мечтой о смерти
Шрифт:
— О господи, — Юдит поежилась.
— В этом есть определенная логика, — заметил Хью.
— Несомненно, — Роу перехватил инициативу. — Так вот. Подростки и юноши в течение десяти минут носят рукавицы, полные огненных муравьев, непрерывно их кусающих. А надо сказать, что укус одного муравья приравнивается к тридцати пчелиным, боль же от него — к огнестрельной ране. Мало этого: ритуал нечеловеческой боли следует повторить двадцать раз. Время не ограничено: кто-то растягивает удовольствие на недели и месяцы, а кто-то на годы. До его окончания молодой человек не вправе охотиться, ловить рыбу и жениться.
—
— Думаю, что больнее, — ответил доктор. — От болевого шока вполне можно умереть или сойти с ума. И такие случаи не редкость.
— А я бы не стал ни жениться, ни ловить рыбу такой ценой! — усмехнулся Джекоб. — Эка невидаль! Мало ли бывает холостяков и паразитов?
— Думаю, Джекоб — и вы сами это отлично знаете, что в подобных сообществах холостяков и паразитов не бывает, — наставительно протянул Роу. — Общественное порицание страшнее любой боли.
— Можно вопрос? — Меня не на шутку взволновала эта информация. — А что испытывают отцы и матери этих мальчиков в течение процедуры? Это ведь документальный фильм, вы сказали. Съемочная группа не брала интервью у родителей?
— Как мне помнится, нет. Что испытывают? Да ничего особенного. Сперва, наверное, тревогу: справится ли дитя достойным образом, не даст ли слабину, затем законную гордость. Будь это не так, зверский ритуал прекратил бы свое существование.
— Не забывайте, Норди, что это совсем другой мир, чем тот, где живем мы с вами, — наставительно произнес русский. — В отличие от цивилизованного общества, где отдельная человеческая жизнь представляет высшую ценность, в примитивных сообществах ценна группа — племя, род — а не индивидуумы, его составляющие. Племя в целом должно быть стойким и мужественным, и несколько погибших в процессе инициации юнцов — небольшая плата за это. С другой стороны, — он ободряюще подмигнул мне, — прошедшему испытание пареньку впредь не страшны не только зубы хищников и пираний, но, попади он в цивилизованный мир, любые пытки белого человека: в застенках, в криминальных разборках, в пекле войны.
— Не знаю, как другие папаши, а моему бы понравилась жизнь в этом племени! — заявил Хью. — Думаю, он убедил бы вождя провести со мной такой опыт не двадцать, а сорок раз. У него всегда были ко мне повышенные требования. Помню, когда мне стукнуло шесть, он завел небольшого питбульчика, якобы в подарок малышу. На самом деле, чтобы нас стравливать, наблюдая, кто будет победителем в битвах.
— И кто же побеждал? — поинтересовался Джекоб.
— Как правило, собачка. Вот, — Хью опять закатал рукав. — Здесь немало следов от зубок. Впрочем, среди моих ран их разглядеть сложно. А когда я подрос настолько, что мог давать собачке отпор, ее неожиданно усыпили. Видимо, папочка потерял интерес к нашим битвам.
— Боже, — меланхолично выдохнул Ниц.
— Не подумайте, что я осуждаю папахена. Я его вполне понимаю: не смог одолеть в шесть лет питбуля, значит, быть тебе по жизни лузером. Так и произошло.
— Это абсурд, — жестко сказала Юдит. — Не смогший одолеть питбуля может стать художником, или учителем, или поэтом.
— Это мне напомнило древнюю Спарту, — вставил всезнайка-Джекоб. — Там выкидывали в пропасть слабеньких новорожденных, и потому в обществе не было ни философов, ни поэтов.
— Это не абсурд, — возразил Хью. — А поэты в амазонских джунглях без надобности. А вообще, все попахивающее абсурдом мне крайне нравится. Абсурд правит миром. Это единственное абстрактное понятие, не имеющее антонима.
Он продолжал что-то вещать про абсурд, несчастный юнец, затравленный питбулем, нелюбимый родителями, но я полностью отключился и не воспринимал уже ничего. На мысли об амазонских матерях и отцах забуксовал. Да так, что едва не спятил. Не слышал ни Хью, ни доктора, ни прочих членов группы.
К счастью, как и обещал Роу, тема была последней, и через десять минут все были благополучно отпущены, а наш руководитель, облегченно вздохнув, принялся протирать пальцы.
Я понесся прочь чуть ли не бегом: не хотелось ни с кем разговаривать. Ни с Ницем — выслушивать патетические восклицания и бесконечную автоматную очередь цитат, ни с циничным умницей Джекобом. По взглядам, которые посылал мне и тот и другой, они были не прочь утешить и поучить жизни одинокого неврастеника.
Брел, не видя куда, на ходу убеждая себя, что в обряде инициации нет ничего ужасного или неестественного и в целом он полезен для выживания племени, Джекоб прав. Но стоило представить себя на месте отца подростка, истязаемого огненными муравьями (западные пытки электрическим током или примитивные иголки, загоняемые под ногти, в сравнении с этим смотрятся детскими шалостями), сходил с ума, превращался в один недоумевающий ярый вопль.
Какой мукой был для меня даже визит к детскому стоматологу: пока она сидела в кресле, где добрый дяденька-доктор развлекал прибаутками, нежно колол обезболивающие укольчики — я корчился от душевной боли в приемной, и полчаса процедуры заделывания дупла в детском зубике растягивались в вечность, проведенную в аду.
Ну, так кто же из нас выродок, генетический мусор, отброс человечества — я или отец-индеец? Судя по всему, я.
Нельзя любить своего ребенка с такой силой. Не полезно это. Нерационально. Естественный финал подобной любви — набор запчастей на операционном столе. Хоть какая-то польза для человечества…
Глава 9 РАЗБУЖЕННАЯ ПАМЯТЬ
Вечер выдался неожиданно теплый. Ветер угас. Море не шумело утробно, не гневалось, но тихо лизало прибрежную гальку и подгнивающие водоросли. Даже бакланы и чайки, птичьи грубияны и варвары, кажется, стали орать на полтона тише.
Я вздрогнул, расслышав шаги за спиной: место, куда добрел в почти невменяемом состоянии, выбрал укромное — Сыпучее Лезвие, песчаная коса вдали от построек, дорожек и вырубок.
— Простите, если помешала.
Юдит. В своей яркой цыплячьей курточке и крошечных сапожках, похожих на кукольные. (Видимо, очень маленькая ступня, догадался я.)
— Нисколько вы мне не помешали! Очень рад вашему обществу.
Я подвинулся, освобождая место рядом с собой на сухой и удобной для сидения коряге, выброшенной прибоем. Не лгал: шок, вызванный рассказом об огненных муравьях, почти прошел. Осталась только ноющая недоуменная боль, но общению она не мешала.
Юдит присела и немного поерзала, шурша джинсами, устраиваясь с наибольшим в этих скудных условиях комфортом.