...Либо с мечтой о смерти
Шрифт:
— Что именно?
— Всё. И генерировать идеи, и участвовать в безумных экспериментах. И кувыркаться со страстной и умелой дамой. Берите всё от последних мгновений бытия. Уходите, как здесь принято, в хорошем и бодром настроении.
— А вы, как видно, уходить передумали?
— Отчего же? Вовсе нет. Уйду, когда стану рассыпаться. Не физически: артриты, инсульты и прочая хрень, а возрастные изменения в мозгу. Склероз, провалы логики, замедление скорости мышления. Прозвенит самый первый звоночек, и тут же подмигну Майеру: «Я неплохо на вас поработал, верно? Поработайте-ка теперь вы
— Рад за вас, Джекоб: бытие для вас увлекательно и любопытно. Отчего тогда возникло намерение покончить с собой?
— Хроническая депрессия, — ответил он коротко.
— И всё?
— Этого мало?! — Он сверкнул глазами в гневном удивлении.
— Но ведь существует уйма всяких антидепрессантов. И все время появляются новые…
— А вы пробовали эти таблетки?
— Да. Мне они не помогли, но причины моей душевной боли другие, более глубокие.
— А мои, выходит, мелкие? Ладно, молчите о том, в чем вы ни черта не понимаете.
— Мне всегда казалось, что депрессия — если она не отягощена жизненными трагедиями, излечима.
— Мне тоже так казалось. Первые пять-десять лет. С психоаналитиками наобщался, будь здоров. С болтунами-психотерапевтами всех видов.
— Неужели никто не помог?
— Ни одна сволочь. Но и не мог помочь. К счастью, осознал это не слишком поздно — всего-то через десяток лет, и жадные болтуны не успели выкачать всё до последнего цента — хватило на билет до Гипербореи. Запомните на будущее, Норди… ах, впрочем, какое у вас здесь будущее?! Просто запомните, уясните — так, для общего развития: психотерапевт может помочь только в том случае, если масштаб его личности не меньше — Слышите? Не меньше! — личности его пациента. И ни в каком ином. В противном случае будет просто беканье и меканье и апеллирование к дутым авторитетом вроде австрийского шарлатана.
— Но можно ведь было обратиться к разным врачам и найти, в конце концов, — заметил я, не слишком, впрочем, уверенно.
— Найти кого?
— Психиатра равного масштаба. Который впору.
Джекоб взглянул на меня сочувственно и почмокал губами. Шумно, как кит, выдохнул.
— А я-то, дурак, думал, что общаюсь с адекватным собеседником. Очередной облом. Что ж, разрешите откланяться: пора баиньки!
И неуклюжий русский уковылял от меня быстрыми шагами, загребая подошвами мерзлый песок.
А я остался в некоторой оглушенности. Скорее, впрочем, приятной: люблю экстраординарных людей. Этакий простой славянский мужичок-медвежонок с виду. Который на самом деле совсем не прост. Слишком шумен и пассионарен, от долгого общения с ним начинает гудеть голова. Но оно того стоит.
Новенький шедевр моей галереи? Почему бы и нет.
Глава 11 УЙТИ ОКОНЧАТЕЛЬНО
Со времени нашей исповедальной беседы с Юдит прошло три дня, а я никак не мог улучить время и место для ее продолжения. Не терпелось узнать ее историю, ее драму, но на прогулках мы с девушкой не пересекались, а заходить к ней в домик казалось неудобным.
Наконец, выдался удачный момент: в групповой медитации мы оказались рядом, и сразу после ее окончания я не дал ей ускользнуть, придержав за локоть.
— Юдит, за вами должок. Помните? Рассказ о себе.
— Вы уверены, что хотите его слышать?
Она выглядела хмурой и неприветливой, впрочем, как почти всегда.
— Более чем. И сейчас, мне кажется, самое удобное время.
— Что ж, ладно. Только не упрекайте меня потом, если ваши ожидания не оправдаются или моя исповедь заведет совсем не в ту сторону, куда бы вам хотелось.
— Обещаю! Ожидания мои самые простенькие: узнать человека, который интересен и приятен, как можно лучше.
— Только давайте не сидеть, а ходить, ладно?
— Ничего не имею против.
Мы медленно двинулись вдоль берега по направлению к песчаной косе, где сидели в прошлый раз.
— Скажите, — начала Юдит, — вы уверены, вы совершенно уверены, что не встретитесь с вашей дочкой в следующей жизни и не начнется прежняя тягомотина? Пусть в ином качестве: не отец и дочь, но брат и сестра, муж и жена, ученик и учитель?
— Не уверен. Больше того, почти уверен в обратном. Я ведь говорил, что и в прошлой жизни мы были вместе, и в будущем будем связаны не менее тесно и мучительно.
— Будет та же нервотрепка и кровавые слезы и сопли.
Юдит переменилась с нашего прошлого разговора. Сейчас в ней почти не осталось ничего женственного, ничего девичьего: интонации, слова, прищур глаз — всё жестко и сухо.
— Скорее всего.
— Тогда к чему это всё? — Она кивнула на океанский пейзаж с ровно натянутой леской горизонта. — Вас переправят здесь на тот свет со всеми удобствами, чтобы, немного отдышавшись, посмотрев цветные сны из обрывков прожитой жизни, вновь втиснуться в плоть. Вернуться назад, в родимую преисподнюю. И снова мучиться от ненависти-любви и грезить о суициде. Покончить с собой — самому или с чьей-то гуманной помощью, и опять всё по новой. Опять и опять…
— Это называется дурной бесконечностью. Тоже не раз размышлял на сей счет.
— И к чему вы пришли? — живо спросила она.
— Ни к чему. А вы?
— По-моему, ответ очевиден. — Она насмешливо присвистнула. — Надо умереть окончательно. И больше не возвращаться.
Девушка говорила так безапелляционно и уверено, совсем как подросток с туповатым взрослым, что я усмехнулся.
— И ничего смешного, — холодно бросила Юдит.
— Простите. Но вы говорите так, словно знаете, как это можно осуществить.
— Я - не знаю. Но знает Майер. Потому я и здесь.
На мой вопросительный взор она снизошла до более обстоятельного ответа:
— О клинике Гиперборея я узнала от моего психотерапевта. Я общалась с ней около шести месяцев, два раза в неделю. Ординарная женщина, продукт толпы, отговаривала меня от суицида, приводя все новые и новые бессмысленные доводы «за жизнь». А потом сдалась: оказалась, к счастью, не полной дурочкой и что-то живое в ней всё же брезжило. А может, действительно желала мне добра, кто знает? Бывают, хоть и редко, и такие врачи. Она сказала, на пятьдесят пятом визите, что знает единственное место на земле, где мне могли бы помочь осуществить мою мечту: умереть окончательно. И дала телефон клиники Гиперборея.