...ское царство

Амутных Виталий

Сколь не разнообразны были краски этого луга, все же большинство цветов, убиравших зеленый простор, были желтого цвета. Точно солнечные капли лежали они на широких и узких листьях травы, обозначая нашу дорогу, а разгоравшийся зной выдавливал из их лепестков благодетельный бальзамический дух. В струящемся золотистом воздухе веселые пируэты наших слов.

— Знаешь, Слава, ведь мне немало в этих краях земли пришлось исходить, — болтал я, несомый все тем же приподнятым настроем.

— Зачем? Ежей собирал?

— Ежей?

— Ну, чтобы грибы у них отнимать, на иголки наколотые.

— Нет, ежей я никогда не обижал. Да и с грибами на иголках их только в детских книжках

рисуют. Нет, я на этюды сюда ходил. Рисовать.

— Ежей? — Святослав продолжал шутить все в той же, свойственной ему, слишком уж безыскусной манере, впрочем, не лишенной обаяния.

— Да отвяжись ты со своими ежами! Пейзажи я рисовал. Ходил, искал Бог весть чего. И все-то, мне казалось, не находил подходящего мотива. А сейчас смотрю… Глаза разбегаются. Хочешь — то рисуй, хочешь — вон, полоса белая в зеленом небе над лесом…

— Ты чего, смеешься? Где ты зеленое небо увидел? Дальтоник, что ли? Я знаю, художники тоже дальтониками бывают.

— Ну, не важно: зеленое — не зеленое… — не стал спорить я. — Эх, где мои кисти!

— Ты сейчас не о том художестве думаешь, — пожурил меня Вятичев. — Тебе сейчас надо не пейзаж, а портрет изобразить. Портрет огромной жирной хищной свиновши. Вот, если эта картина у тебя выйдет, тогда всяких там пейзажей у тебя впереди будет видимо-невидимо.

Лес. Немного сосен и много высоко шелестящих осин, дубов, берез и лип. Негустое подлесье из молодых деревьев и калиновых кустов. После кипящего над лугом солнца здесь показалось холодно и сыро. И даже какая-то тревога шевельнулась в душе, не смотря на слаженную умиротворенность голосов вольных обитателей этого большого зеленого дома. Хрустнула под ногой осыпанная голубым лишайником ветка, пискнул поползень, и впервые с того момента, как время отвело меня на перрон, вспомнилась прежняя жизнь, бледная страховидная неплодородная, но зато и снисходительная весьма. Ее пошлые дары были малочисленны и пресны, так ведь и каждодневная плата за них, казалось бы, взималась мизерная, льготная. Так, может быть…

— Все-таки интересно, — оживотворил меня голос Вятичева, — в этом лесу ежи водятся?

И внезапный приступ хохота едва не разорвал меня на части.

Но и лес закончился. Он все редел, редел, все больше берез встречало и провожало нас, и наконец широкое собрание этих статных розовоствольных деревьев образовало прозрачную, напоенную перламутром рощу. Затяжная холодная весна позволила ей до этих дней сохранять золото-зеленую майскую свежесть. Березовая роща… Это означало, что мы почти достигли цели своего пути. Еще немного, и мы войдем в устье лощины, а там…

А там, за светозарной березовой рощей, нам открылось неохватное самоцветное пространство, где яркое небо и жаркая зелень, точно распаленные любовники, отражаясь одно в другом, славили прошлое и будущее земли.

Все-таки наше предварительное изучение этой местности, при помощи Гарифом составленной схемы, было основательным. Проходя по дну балки, осматривая ее склоны, я узнавал каждую деталь рельефа. Миновав оговоренное расстояние, мы поднялись по левому склону на самую его вершину. Здесь к нашим ногам подступало поле озимой ржи, почти зрелое, с уже налитыми усатыми колосьями. По ту сторону балки та же открытая перспектива, завершаемая плоским, чуть смазанным от испарений земли, горизонтом. Но там все, что можно было охватить глазом: разрытая рыжая и черная земля, наскоро проложенные бетонные подъездные дороги, кое-где уже виднелись крепостные стены многометровых каменных заборов, захватывавших подчас изрядные куски территории. За некоторыми из них успели вознестись громадные замки. Вероятно, новоиспеченные владетели земли так возводили очередной филиал своего обособленного потаенного эдема, но пока все здесь, еще не прикрытое декоративным флером, являло собой самый бесстыжий кавардак с вывороченными наружу потрохами истинной сути пришлых канонов.

С нашего форпоста можно было разглядеть и Розин ломоть земли. Недавно отстроенный высокий каменный цоколь, смахивавший скорее на руины, обозначал масштаб будущего дворца. Рядом временные служебные постройки для рабочих, горы строительных материалов… И, точно знаменательный сигнал посреди этой тоскливой картины, — капот ослепительно-лимонного авто, выглядывающий из серого дощатого сарая. Это была машина Гарифа. Гариф был здесь и, так же, как мы, в нетерпении считал минуты. Кое-где на искореженном черном поле можно было разглядеть маленькие фигурки людей, копошившихся среди всего этого строительного разора. Легкий ветерок доносил их слабые голоса, визг и стук инструментов. Дабы завтрашний день не принес им жестоких искушений, мы поторопились на несколько шагов спуститься вниз по склону и укрыться в низкорослых кустарниковых массивах на расстоянии метров десяти-пятнадцати друг от друга.

Не знаю, что там за кусты достались Святославу, но мой чудный эрмитаж почти полностью состоял из шиповника, от шипов которого ничуть не спасала моя легкая летняя одежонка. Тем не менее я пролез в самую гущу злобных колючек. И там, кое-как очистив крохотную площадку, раскрыл принесенную с собой сумку. Я достал своего «стечкина», на всякий случай проверил наличие патронов в магазине, помещенном в рукоятку, и присоединил к нему коричневую пластмассовую кобуру, выполнявшую роль приклада; положил перед собой еще один «АПС» и шесть запасных магазинов, по три к каждому, ведь было очевидно, что двадцатью «маслятами» не обойтись. После того я попытался выглянуть из своего укрытия, — мне этого удалось добиться ценой всего лишь в несколько десятков новых царапин. Но, как не странно, это только усилило мою насмешливую веселость к происходящему.

Отсюда хорошо просматривалось дно балки, а также грунтовая дорога бегущая вдоль противоположного ската. Над моей головой почти вертикально взмыл ввысь жаворонок. Сперва он замер на месте на высоте где-нибудь сотни метров, затем, — ти-и, тю-ю, тю-ю-и, — затянув звенящую торопливую трель, принялся описывать небольшой круг. Но, оборвав песню, также отвесно бросился вниз. Три-ик, — вновь послышался его голос уже откуда-то из травы. А мне вдруг пришло на ум: «О жаворонок, летняя птица, красных дней утеха, взлети под синие небеса, посмотри на сильный город Москву, воспой славу великому князю Дмитрию Ивановичу и брату его Владимиру Андреевичу…» Это воспоминание так распотешило меня, что я просто покатился со смеху, и тотчас из соседних кустов донеслось недовольное бурчание Вятичева.

Время шло, солнце поднималось все выше и уже нестерпимо жгло затылок и плечи, поскольку не слишком плотная листва шиповниковых кустов служила мне щитом спереди и почти совсем не закрывала от немилосердных лучей возносящегося за спиной светила. Ветер стих, и уже не видно было пробегавших подчас вдалеке маленьких пыльных смерчей. Напитанный жгучими травами воздух стал колким и, казалось, сыпался, как песок. Фигурок возделывателей черного поля становилось меньше и меньше. Все затихло в огне раскрывающегося полдня. Но ничто не говорило нам о приближении заветной минуты. Казалось, что жизнь в очередной раз пошутила над нами, и, пролежав так вот, в комичных позах под расплавленным солнцем день-деньской, мы в конце концов понурые отправимся восвояси, выдирая из задницы шиповниковые колючки.