«...Ваш дядя и друг Соломон»
Шрифт:
«Когда они собираются посетить его, тетя Амалия?»
«Они уже уехали. Лея попросила меня заменить ее вечером в кухне школы, приготовить детям ужин. Нет у меня сил. Я, конечно, сделаю это. Но сил у меня нет. Что все хотят от меня?»
Я удивленно взглянула на нее. Слова «нет у меня сил» совсем непривычны были в устах тети Амалии. Она опустилась в кресло Элимелеха. Лицо ее вдруг резко изменилось. Кожа стала пепельной. Глаза ее словно бы отключились от меня и потемнели, на висках напряглись жилы, губы сжались как от боли, которую она старалась скрыть от меня. Тетя, всегда прямая, скорчилась в кресле, руки
«Стакан воды».
Над рукомойником в нашей малюсенькой ванной висит зеркало. В нем отразилось мое испуганное лицо. На противоположной стене заходящее солнце прочертило бледную полоску. И была она подобна стреле, указывающей на все мои испуги и тревоги – ранение Рами, состояние тети, мысли о том, как меня встретит Рами в больнице. И стояло передо мной посеревшее лицо тети, просящее меня не ехать к Рами. Все смешалось в моей душе, как в дурном сне, фрагменты которого проносились в зеркале вместе полоской солнечного света. Я как будто смотрела фильм, далекий от меня и всего, что со мной произошло. Рука моя на кране, а стакан пуст. Глаза мои смотрели на меня из зеркала, и в них не было ничего, кроме тоски по Рами. Я знала, что не выполню просьбы тети. Поеду к Рами. Но я не настолько бездушна, чтобы боль моей тети Амалии не ослабили радости встречи с Рами.
Тетя все еще сидела в кресле, скорчившись от боли. Я поднесла стакан воды к ее сухим губам, и она припала к стеклу, мучимая страшной жаждой. Мне казалось, что сухие ее губы припали ко мне, втягивают меня в ее страдания и боль в тот миг, когда я жажду бежать к Рами. Внутренний голос, злонамеренный, сильный нашептывал: «Не давай ей втянуть тебя вместе с ней в мир, который, по сути, одна тьма».
Тетя Амалия сидела передо мной, как будто вовсе забыла себя. Радость, ревность, печаль облекали лицо мое своими покровами. Но простая физическая боль обнажает лицо, и человек внезапно предстает перед тобой во всей своей наготе. Так сидела тетя Амалия, словно бы обнажена болезнью, и облик ее несчастный будил во мне жалость и отторжение одновременно. Сказала, вглядываясь в пепельное е лицо:
«Что с тобой, тетя Амалия. Ты плохо себя чувствуешь?»
«Иногда я нехорошо себя чувствую. В последние недели это со мной случается. Просто нехорошо мне…»
«Немедленно иди к доктору».
«Доктор? Чем он мне поможет? Я что, больна? Да нет же. Нервы, тревога за Мойшеле просто сводит меня с ума».
«Тетя Амалия, и я беспокоюсь за Мойшеле. И все же…»
«Ты это – ты, а я – я».
Она встала с кресла, начала приходить в себя, лицо обрело обычный цвет. Но шаги ее к двери были тяжелыми и неуверенными. Я побежала за ней, преградила ей путь:
«Не уходи, тетя Амалия. Я приготовлю тебе чай».
Увидела в глазах ее надежду, что, быть может, я все же не поеду к Рами. Я знала, что скажу ей прямо, что не могу ее обнадежить. Так мы стояли друг против друга несколько мгновений. Она с надеждой, а я с твердым решением ехать. И снова увидела в ее глазах разочарование, отразившееся на лице ее печалью. Она взялась
«Разреши мне идти. Пришло время подавать детям ужин».
«Я пойду вместе тебя, тетя Амалия. Дай мне возможность поработать вместо тебя».
«Нет нужды в этом. Я… абсолютно в порядке».
Вышла. Не добавив ни слова и не оглянувшись. Я же пошла готовить чемодан к поездке.
Примеряла одежду перед зеркалом. Хотела выглядеть красивой перед Рами. Не нравилась мне ни одна рубаха, ни одно платье. Достала новую юбку, сшитую тетей. В зеркале отраженные руки тянулись ко мне, держа цветную ткань, затем опустились беспомощно, как две птицы в клетке, свыкшиеся с тем, что им не сбежать. И я прошептала зеркалу: «Мне тоже некуда сбежать».
Глядела в зеркало и думала, что я похожа на того муравья в маминой кухне, который полз по краю газовой горелки, слишком близко к огню. Он завертелся от боли, обратился в бегство, уполз обожженный.
Сложила я чемодан. Наутро встала очень рано, заперла дверь дома, как запирает ее человек навсегда. И вышла на дорогу навстречу своей судьбе.
В пути нетерпение одолело меня до того, что хотелось выскочить и бежать впереди автобуса. Всю дорогу я поглядывала в зеркало водителя и видела свое лучащееся радостью лицо и блестевшие от волнения глаза. Больное лицо тети Амалии было забыто. Я даже забыла, что еду проведать Рами, больницу.
Приехала я как раз к часам приема, и больница гудела, подобно пчелиному улею. Перед тем, как подняться к Рами, я побежала в туалет – поправить прическу, накрасить губы, обрызгать духами белую свою праздничную кофточку.
В большом зале лежали раненые с поля боя, все в бинтах, присоединенные к различным аппаратам. Около каждой кровати толпились, говорили посетители. Я держала в руках коробку шоколадных конфет, купленных для Рами.
В углу, у окна лежал одинокий раненый, и я сразу поняла: Рами. Я двигалась к нему, петляя между кроватями, и Рами уже издалека улыбался мне. Это был и Рами и не Рами. Возлежал на горе подушек, весь в бинтах. Левая нога в гипсе, левая рука перевязана, и левый глаз красный, опухшие губы рассечены. Справа же Рами такой, каким был всегда.
«Как дела?»
«Все в порядке».
«Вижу. Врачи над тобой поработали».
«Слегка раздавило».
«А дома говорят, что у тебя легкая авария»
«Правильно. Все это глупости».
Обнял меня правой, и чувство был такое, что силы обеих рук текут через одну. Смеялся одним здоровым глазом, и чудилось, что горячность обоих глаз передается через один. Сухие губы полыхали навстречу мне. Я прильнула к ним своим губами и почувствовала: вернулась домой. Наконец-то я дома.
Глава десятая
Рами
Здравствуй, Соломон. Получил твое письмо. По правде говоря, я не в восторге от твоей просьбы рассказать свою историю. Изливать свою душу на бумаге просто не в моем характере. Описывать свои ощущения и переживания, Соломон, не для меня. Быть может, это получается у Мойшеле и Адас. У меня нет. Когда чувства облачаются в слова, остаются слова, и нет чувства. Когда переживания просятся на язык, остается язык, и нет переживаний. Все, что мне хотелось бы сказать об этой истории, я могу выразить одним предложением: я просто люблю малышку.