02-Всадники ниоткуда (Сборник)
Шрифт:
Я действительно не знал, как сложились дела на конгрессе. Я даже не знал, что он открылся в ту самую минуту, когда меня с операционного стола перевозили в палату.
После того как Совет Безопасности ООН отказался обсуждать феномен розовых «облаков» впредь до решений парижского конгресса, справедливо считая, что первое слово здесь должно принадлежать мировой науке, атмосфера вокруг конгресса ещё более накалилась.
А открылся он, как чемпионат мира по футболу. Были фанфары, флаги наций, приветствия и поздравления от всех научных ассоциаций мира. Правда, более мудрые в зале помалкивали, но менее осторожные выступали с декларациями, что тайна розовых «облаков» уже накануне открытия. Конечно, никакого открытия не произошло. Разве только вступительный доклад академика Осовца, выдвинувшего и обосновавшего тезис о миролюбии наших гостей из космоса, сразу же направил работу учёных по твёрдо намеченному руслу. Но, как говорится, премудрость одна, а мудростей много. О них и рассказывал мне Зернов с едва скрытым разочарованием. Сталкивались мнения, сшибались гипотезы. Некоторые участники конгресса вообще считали «облака» разновидностью «летающих тарелок».
— Если бы ты знал, Юра, сколько ещё тугодумов в науке, давно потерявших право называться учёными! — говорил Зернов. — Конечно, были и вдумчивые речи, и оригинальные гипотезы, и смелые предложения. Но Томпсон сбежал после первых же заседаний. «Тысяча робких старичков ничего стоящего не придумают», — объявил он атаковавшим его репортёрам.
Из всех участников конгресса он пригласил в экспедицию только Зернова, присоединив к нему весь экипаж нашей «Харьковчанки» плюс Ирину. «Вместе начинали, вместе продолжим», — сказал он Зернову.
— Я не начинала, — вмешалась Ирина.
— Зато продолжили.
— Где?
— Все той же ночью в отеле «Омон».
— Не понимаю.
— Спросите у Анохина. Он вам кое-что расскажет.
— О чём? — встревожилась Ирина.
— Что вы не вы, а ваша модель, созданная «облаками» в ту же злополучную ночь.
— Бросьте шутить, Борис Аркадьевич.
— Я не шучу. Просто Анохин и Мартин видели вас в Сен-Дизье.
— Не её, — вмешался я, — вы забыли.
— Не забыл, но предпочёл не рассказывать.
Сразу же возникла тревожная пауза. Ирина сняла очки, машинально сложила и снова раскрыла их золотые дужки — первый признак её крайней взволнованности.
— Теперь я понимаю, — упрекнула она Зернова, — что вы и Мартин от меня что-то скрывали. Что именно?
Зернов и сейчас увильнул от ответа:
— Пусть Анохин расскажет. Мы считали, что это право принадлежит только ему.
Я ответил Зернову взглядом, подобным удару шпаги Бонвиля. Ирина оглядывалась то на него, то на меня в состоянии полной растерянности.
— Правда, Юра?
— Правда, — вздохнул я и замолчал.
Рассказывать ей о том, что я видел в офицерском казино в Сен-Дизье, надо было не здесь и наедине.
— Что-нибудь неприятное?
Зернов улыбался. Пауза длилась. Поэтому я даже обрадовался, услышав знакомый скрип двери.
— Самое неприятное начнётся сейчас, — сказал я, кивая на открытую дверь, в которую уже входил мой белый ангел со шприцем. — Процедура, какую даже друзьям лицезреть не положено.
И целительная терапия профессора Пелетье снова низвергла меня в бездонную пучину сна.
26. КОНГРЕСС
Я выбрался из неё только утром, сразу вспомнил все и разозлился: предстоял ещё день больничного заключения. Появление белого ангела с сервированным на движущемся столике завтраком мне не доставило утешения.
— Включите радио.
— У нас нет радио.
— Достаньте транзистор.
— Исключено.
— Почему?
— Запрещено всё, что может помешать нормальному самочувствию выздоравливающего.
— Я уже выздоровел.
— Вы узнаете об этом только завтра утром.
Белый ангел легко превращался в демона.
— Но я должен знать, что делается на конгрессе. Выступает Зернов. Слышите: Зернов!
— Я не знаю мсье Зернова.
Она протянула мне папку в красном сафьяне.
— Что это?
— Газетные вырезки, которые оставила для вас мадемуазель Ирина. Профессор разрешил.
И то хлеб для человека, умирающего с голоду по информации. Я открыл папку, забыв о завтраке, и прислушался. Именно прислушался.
То был голос мира, донёсшийся ко мне сквозь никель и стекло клиники, сквозь белый кирпич её стен, сквозь тьму бездонного сна и блаженство выздоровления. То был голос конгресса, открывающегося докладом академика Осовца, сразу определившего единственно разумную и последовательную позицию человечества по отношению к гостям из космоса.
«Что уже ясно? — говорил академик. — То, что мы имеем дело с неземной, инопланетной цивилизацией. То, что её технический и научный уровень значительно выше нашего. То, что ни нам, ни им не удалось войти друг с другом в контакт. И то, что её отношение к нам дружественное и миролюбивое. За эти три месяца пришельцы собрали и переотправили в космос весь материковый лёд, и мы не смогли помешать им. Но что принесёт человечеству эта акция? Ничего, кроме пользы. Точные последствия содеянного установят климатологи, но уже сейчас можно говорить о значительном смягчении климата в полярных и примыкающих к ним умеренных широтах, об освоении огромных, ранее почти недоступных районов и о более свободном расселении человечества. При этом „изъятие“ земного льда было произведено без геологических катастроф, наводнений и прочих стихийных бедствий. Ни одна экспедиция, ни одно судно, ни одна научно-исследовательская станция, работавшие или уже закончившие работу в районах оледенения, не пострадали. Мало того, пришельцы подарили человечеству попутно, так сказать, открытые ими богатства. В отрогах Яблоневого хребта были вскрыты ими богатейшие залежи медной руды, а в Якутии новые алмазные месторождения. В Антарктиде они открыли нефть, собственными силами произвели бурение и установили вышки оригинальной, доселе нам неизвестной конструкции. Могу вам сообщить, — резюмировал под аплодисменты академик, что сейчас в Москве подписано соглашение между заинтересованными державами о создании торгово-промышленного акционерного общества, под условным названием ОСЭАН, то есть Общества по совместной эксплуатации антарктической нефти».
Академик суммировал и события, связанные с моделированием пришельцами заинтересовавших их явлений земной жизни. Список их был так велик, что не зачитывался докладчиком, а распространялся среди делегатов в виде отпечатанного специального приложения к докладу. Я приведу здесь только то, что было выделено и прокомментировано парижскими журналистами.
Помимо Сэнд-Сити, «всадники» смоделировали курортный городок в итальянских Альпах, французские пляжи в утренние часы, когда они напоминают лежбища котиков, площадь Святого Марка в Венеции и часть лондонского метро. Пассажирский транспорт привлёк их внимание во многих странах. Они пикировали на поезда, морские и воздушные лайнеры, полицейские вертолёты и даже воздушные шары, испытывавшиеся в каком-то любительском состязании под Брюсселем.
Во Франции они проникли на спринтерские гонки в парижском велодроме, в Сан-Франциско — на матч боксёров-тяжеловесов на звание чемпиона Тихоокеанского побережья, в Лиссабоне — на футбольный матч на Кубок европейских чемпионов, причём игроки потом жаловались журналистам, что красный туман вокруг них так сгущался, что они не видели ворот противника. В таком же тумане игрались партии одного тура на межзональном шахматном турнире в Цюрихе, два часа заседал правительственный кабинет в Южно-Африканской республике и сорок минут кормились звери в лондонском зоопарке. Газеты много острили по этому поводу: оба события происходили в один и тот же день и в обоих случаях туман не разогнал ни хищников, ни расистов.