04.1912
Шрифт:
«Может, оно и к лучшему», — успокоила себя Мэри. Таинственный незнакомец вывел её к лестнице, и дальше она уже совершенно точно сумела бы сориентироваться самостоятельно: во всяком случае, у неё была такая странная уверенность. Мэри быстро поднялась по полированным ступеням, пересекла ещё один коридор, где всё примолкло в ожидании массового выхода пассажиров, и взялась за ручку двери. Она снова поглядела вниз — никаких следов загадочного моряка.
«Это к лучшему, это к лучшему…» — успокаивала себя Мэри.
Однако её сердце упорно отказывалось согласиться с доводами рассудка.
Остаток свободного времени Мэри решила посвятить сестре. Она не виделась с Лиззи с тех самых пор, как препоручила её заботам мисс Мэйд и строго-настрого наказала слушаться ту, как родную мать. Конечно же, Мэри знала, что её непокорная сестрица ни за что в жизни не позволит мисс Мэйд собой помыкать и не отдаст своей свободы никому другому, но она обязана была это сказать. Хоть её предостережения, просьбы и даже приказы не приносили никакого результата, Мэри повторяла их снова и снова в надежде, что однажды они всё-таки подействуют.
Когда Мэри вошла в каюту к Лиззи, та лежала плашмя на своей кровати, накрыв голову руками. Покрывала сбились в одну большую кучу, книги беспорядочным веером разлетелись кругом её головы. Ноги Лиззи болтались над крепким полом; с одной ноги слетела туфелька.
Мэри закрыла дверь.
— Добрый день, — поздоровалась она с сестрой привычным тоном гувернантки, — ты хорошо себя чувствуешь?
Лиззи вяло приподняла голову. Лицо у неё было зеленовато-бледное.
— Нет, — сказала она и снова упала носом в сморщенные покрывала. — Я ужасно себя чувствую.
— Странно, — Мэри аккуратно переступила через разметавшееся по полу покрывало и присела в кресло. Лиззи лежала на постели, как мёртвая. — Лиззи, у тебя не должно быть морской болезни. Даже мистер Флэнаган не ощущает качки, а он к этому весьма чувствителен.
— А я её чувствую, — пробурчала Лиззи, — я висела над бортом… не знаю, как долго… но теперь у меня кружится голова… и ещё меня тошнит.
— Зачем ты висела над бортом? — сразу посерьёзнела Мэри. — Разве ты не понимаешь, насколько это опасно? А если бы ты упала?
— Я бы не упала! — простонала Лиззи. — Я держалась крепко… как только могла…
Мэри, тем не менее, это не успокоило. Она внушительно поднялась из кресла и скрестила руки на груди. Сердце её, не успевшее успокоиться, заколотилось ещё злее и отчаяннее.
— Лиззи, — заговорила она негромко, — ведь я велела тебе не отходить от мисс Мэйд. Только не пытайся сказать мне, что она одобрила твоё поведение!
— Ничего она не одобряла, она даже не смотрела в мою сторону, — прошептала Лиззи. — Она общалась со своими подругами… а я сидела там… где мне понравилось!
Мэри шумно выдохнула. К сожалению, это был единственный доступный ей способ культурно выразить ярость.
— Что ж, — проговорила она, — я встречусь с мисс Мэйд и выскажу своё недовольство. Но и ты, Элизабет, должна была бы уже понять, что мои просьбы — это не веление авторитарного духа и не попытка сломить тебя. Я пытаюсь обеспечить тебе достойную жизнь, Элизабет, и я очень не хотела бы, чтобы с тобой произошло нечто неладное.
— Со мной всё было бы в порядке…
— Элизабет, — повторила Мэри настойчиво, — подумай о матушке. Неужели ты хочешь огорчить её? Или причинить ей боль? Что я скажу ей, если я тебя потеряю? — Мэри сжала ткань платья в горсть. Задушевные разговоры с Лиззи всегда выводили её из привычного и такого удобного состояния холодного равнодушия, которое стало её неотъемлемой частью за годы работы гувернанткой. — Элизабет… Лиззи… подумай об этом и, прошу, больше не надо чудачеств!
Лиззи перевернулась на спину и вытянула руки. Пустым стеклянным взглядом она смотрела в потолок.
— Почему ты взяла меня с собой в Америку?
Мэри не смотрела ей в глаза.
— Потому что я не могу с тобой расстаться.
Лиззи зашевелилась на постели. Она стащила с ноги туфлю и подтянула колени к груди. Платье скрыло волнами её крохотные ступни.
— Это не единственная причина, — тихо сказала она. — Ведь я понимаю. Почему ты не оставила меня с мамой? Почему… нет, почему мама позволила тебе меня забрать?
Мэри продолжала сверлить взглядом часы. Стрелки как будто умерли, и даже стук часового механизма, успокаивающий и размеренный, затих.
— Потому что это было необходимо, — сказала Мэри, наконец.
— Дело не в этом, — продолжала Лиззи. — Мама разрешила тебе меня увезти. Она не согласилась бы на это… никогда. Я знаю.
Мэри сжала губы. Тупая боль резала плоть там, где в неё вонзался зуб.
— Что ты можешь знать? — спросила она тихо и бессильно. — Лиззи, ты тогда была ещё мала.
— Не настолько, чтобы забыть мать, — Лиззи резво села на постели, и её лицо позеленело. — С тех пор, как мы уехали, ты ни разу не привезла меня к ней. Она ни разу не захотела прийти в гости. Она никого из нас к себе не приглашала.
— Лиззи…
Лиззи упёрлась спиной в жёсткую спинку кровати и опустила голову. Её ресницы трепетали.
— Дело ведь в том, что мама умерла, правда? — спросила она. — Нашей мамы больше нет, и ты боишься мне об этом сказать, верно? Поэтому на мои письма никогда не приходят ответы? Поэтому ты сама никогда не пишешь ей у меня на глазах?
Мэри вцепилась в подлокотники. Невидимая тяжесть, давившая ей на шею, была так сильна, что, казалось, позвонки могут переломиться в любое мгновение.
— Ты ошибаешься, Элизабет, — сказала она, — ты очень многого не знаешь…
— Но почему ты мне об этом не рассказываешь? Сейчас ты увозишь меня в Америку, и это ведь наверняка значит, что маму я больше не увижу… ведь я права?
Мэри встала из кресла. Она быстрыми шагами приблизилась к Лиззи и крепко обняла ту за шею. Волосы Лиззи растрепались и застыли колючим шариком. Мэри прижала Лиззи к груди, так, что Лиззи наверняка смогла бы услышать безумный грохот сходящего с ума сердца, спрятала лицо у сестры в волосах и прошелестела: