04.1912
Шрифт:
Лиззи перевернулась на спину и вытянула руки. Пустым стеклянным взглядом она смотрела в потолок.
— Почему ты взяла меня с собой в Америку?
Мэри не смотрела ей в глаза.
— Потому что я не могу с тобой расстаться.
Лиззи зашевелилась на постели. Она стащила с ноги туфлю и подтянула колени к груди. Платье скрыло волнами её крохотные ступни.
— Это не единственная причина, — тихо сказала она. — Ведь я понимаю. Почему ты не оставила меня с мамой? Почему… нет, почему мама позволила тебе меня забрать?
Мэри продолжала сверлить взглядом часы. Стрелки как будто умерли, и даже стук часового механизма, успокаивающий и размеренный, затих.
— Потому что это было необходимо, — сказала Мэри, наконец.
— Дело не в этом, — продолжала Лиззи. — Мама разрешила тебе меня увезти. Она не согласилась бы на это… никогда. Я знаю.
Мэри сжала губы. Тупая боль резала плоть там, где в неё вонзался зуб.
— Что ты можешь знать? — спросила она тихо и бессильно. — Лиззи, ты тогда была ещё мала.
— Не настолько, чтобы забыть мать, — Лиззи резво села на постели, и её лицо позеленело. — С тех пор, как мы уехали, ты ни разу не привезла меня к ней. Она ни разу не захотела прийти в гости. Она никого из нас к себе не приглашала.
— Лиззи…
Лиззи упёрлась спиной в жёсткую спинку кровати и опустила голову. Её ресницы трепетали.
— Дело ведь в том, что мама умерла, правда? — спросила она. — Нашей мамы больше нет, и ты боишься мне об этом сказать, верно? Поэтому на мои письма никогда не приходят ответы? Поэтому ты сама никогда не пишешь ей у меня на глазах?
Мэри вцепилась в подлокотники. Невидимая тяжесть, давившая ей на шею, была так сильна, что, казалось, позвонки могут переломиться в любое мгновение.
— Ты ошибаешься, Элизабет, — сказала она, — ты очень многого не знаешь…
— Но почему ты мне об этом не рассказываешь? Сейчас ты увозишь меня в Америку, и это ведь наверняка значит, что маму я больше не увижу… ведь я права?
Мэри встала из кресла. Она быстрыми шагами приблизилась к Лиззи и крепко обняла ту за шею. Волосы Лиззи растрепались и застыли колючим шариком. Мэри прижала Лиззи к груди, так, что Лиззи наверняка смогла бы услышать безумный грохот сходящего с ума сердца, спрятала лицо у сестры в волосах и прошелестела:
— Лиззи, ты не права…
Лиззи напряглась всем телом, как попавшийся в капкан зверёк. Быстро, решительно и резко она рванулась прочь, оттолкнула Мэри одной рукой, а другую выставила перед собой, будто готовясь защищаться.
— Так ты не собираешься ничего рассказать мне?!
Она смотрела на Мэри мрачно и решительно, совсем взрослыми и сердитыми глазами, и Мэри не знала, что ей ответить. Она опять отвернулась: преступно нерешительный и неловкий взгляд с головой выдавал её.
— Я не знаю, чего ты от меня хочешь, Лиззи, — сказала она, — не знаю, зачем ты просишь об этом. Всё, что ты должна услышать, ты уже от меня узнала.
— Но если мне этого мало? — вскрикнула Лиззи. — Если я совсем ничего не понимаю из-за того… что ты как будто и не хочешь объясниться?
Мэри сжала пальцы до побеления.
— Когда ты станешь старше… — негромко произнесла она, — думаю, тогда я смогу тебе обо всём рассказать. А пока ты можешь быть уверена, что я не обманываю тебя, когда говорю, что мама разрешила мне забрать тебя и знает, что ты плывёшь в Америку. И уж, конечно, мама не умерла.
Лиззи оскалилась.
— Этого мало! Как я могу в это верить? Как?
Мэри собралась с духом. В голове у неё не осталось даже всегда спасающих, всегда наставляющих на путь истинный слов молитвы. Сознание её было абсолютно пустым, как чистый лист белой бумаги.
— Я никогда не обманывала тебя прежде, Элизабет, — строго сказала она, — и старалась воспитать так, чтобы ты стала достойным членом нашего общества. Я не думаю, что хотя бы один-единственный раз дала тебе повод усомниться во мне.
Лиззи не ответила. Она отвернулась и упрямо уставилась в зеркало, висевшее над комодом. В зеркале отражалась лишь её растрёпанная макушка.
— Если ты собираешься выходить из каюты, — добавила вдруг Мэри профессиональным тоном, — тебе понадобится вот это, — она аккуратно уложила рядом с Лиззи расчёску и добавила: — И, пожалуйста, перемени платье. Прошу тебя, не рискуй больше так безумно и старайся не пачкаться. Твоя юбка вся в какой-то пыли, это совсем не красиво, Лиззи.
Лиззи хранила упрямое молчание. Мэри вздохнула и отступила от постели. Лиззи как будто отгородилась от неё неприступными стенами.
— Я зайду позже, — сказала Мэри и вышла из каюты.
Лиззи показала ей язык. Стоило двери захлопнуться, как она зафырчала, заворчала, схватилась за расчёску и изо всех сил метнула ту Мэри вслед. Лиззи с несколько мгновений глядела на дверь остекленевшими пустыми глазами, а затем, подтянув к груди колени, повернулась набок, всхлипнула и упала в простыни носом. Так и лежала она неподвижным клубком весь оставшийся день, пока на горизонте не замаячил Шербур и пока волны пассажиров не метнулись к бортам — глядеть на новый порт, фотографировать и восхищаться.
В толпе зевак была и отстранённая, спокойная, как и полагалось гувернантке, Мэри Джеймс, к которой жались Шарлотта с круглыми от удивления глазами, и Билли Картер, что высокомерно посматривал на мрачного и решительного Джорджа, и супруги Флэнаган, и одинокий вдовец Беркли с капризной дочерью.
А на палубе третьего класса восторженно визжали многочисленные эмигранты: итальянцы, французы, ирландцы, норвежцы и прочие-прочие. И в их числе, прилепившись к борту, стояли и Джо Дойл с сестрой, и даже их родители. Миссис Дойл вдохновенно махала видавшей виды шляпой приветливым огням Шербура и вздыхала: