100 дней счастья
Шрифт:
Я недооценил свою жену. После подозрительного вечернего звонка загадочного доктора Морони Паола позвонила в спортзал и тут же узнала от секретарши, что никакой доктор Морони у нас не работает, но есть клиентка Изабелла Морони, и именно я являюсь ее личным тренером. Смотрим фейсбук и выясняем, что Изабелла – очень красивая, если не сказать – вызывающе красивая женщина. Понятно, можно было записать ее в телефоне под вымышленной фамилией, но поздняк метаться, я и так уже думал, что превзошел сам себя. И что же сделала умнейшая женщина, на которой я был женат? Она взяла мой телефон, удалила номер пресловутой Морони и заменила его на свой. Теперь, получая смс от «доктора Морони», на самом деле я получал их от собственной жены, но отвечал, ничего не подозревая,
Моя никчемная речь не продержалась на плаву и десяти секунд, и вот тогда, в порыве нелепого героизма, уличенный в предательстве, я решился воззвать к милосердию присяжных и поведал суду о своих преступлениях.
Еще один чудовищный промах.
Судья была готова четвертовать меня на месте.
Одним словом, трагедия, да и только. Наш брак стремительно шел ко дну, друзья и родственники пристально следили за катастрофой, в особенности Умберто и Коррадо, попавшие под подозрение в сообщничестве. На самом деле Коррадо был в курсе всех моих приключений, включая интимные подробности, а вот Умберто, поскольку считался близким другом Паолы, в данном случае оказался не у дел. Я ограничился разговором о поцелуе с клиенткой и заявил, что обрубил на корню опасную связь, грозившую перерасти в семейную катастрофу. Больше всего мне досталось от тестя, который в присутствии дочери утроил мне головомойку, точно в древние времена, расписывая значение попранных семейных ценностей и призывая Бога в свидетели оскорбленной чести. Он не дал мне произнести ни слова и выразил горячее участие, когда Паола выставила меня за дверь.
Так я оказался на диване в гостиной Коррадо. Лучше об этом не вспоминать. Его маленькая квартирка вечно захламлена всякой дрянью, остатками еды и грязными шмотками. Поле после рок-фестиваля и то чище.
Наутро я направляюсь в сторону булочной. Я в сомнениях: так хочется войти и объясниться, но смелости не хватает, и я отступаю. Мне вслед несется властный и громкий окрик, и первые слова говорят обо всем яснее ясного:
– Сволочь! Подонок!
Я оборачиваюсь. Оскар стоит передо мной. Римская натура проступила в нем во всей красе.
– Это ошибка, не больше. Я знаю, что… – пытаюсь я оправдаться, но договорить мне не дают.
– Я всегда говорил своей дочери, что ты придурок.
Его настрой мне ясен как никогда.
– Да, на самом-то деле…
– Только придурок может в таком признаться! – уточняет тесть. – Признаваться нельзя ни под каким видом. В браке это правило номер один, все остальное не в счет, но это должно соблюдаться. Имей ты хоть три любовницы, ничего, можешь забыть о дне рождения, о дате свадьбы – такое прощается. Но признаваться в измене нельзя ни за что. Хорошо бы священнику ввести в слова обряда и такие, и чтобы под ними расписались в присутствии свидетелей: «Клянусь быть верным, а если что и случится, то жена моя о том не узнает, а если узнает, то буду все отрицать!».
Я-то ждал очередной взбучки, а вместо этого услышал нежданные слова мужской поддержки.
– Лучио, каждый мужчина изменил жене хоть раз в жизни, кто в офисе, кто в подвале, кто еще где.
– И ты? – спрашиваю я.
– И я, само собой. Но не будем вдаваться в подробности. Это очень личное.
И все-таки он не может устоять перед искушением и выкладывает все, как на духу.
– Дело было с моей помощницей, украинкой. Ей было двадцать четыре, мне – сорок пять. Она и по-итальянски-то толком не говорила, но буфера были что надо. Кремы и песочное тесто делала не ахти, но до остального мастерица.
Я улыбаюсь и представляю себе Оскара, который пытается закадрить украинку на своем невозможном английском, пока она выкладывает на противень профитроли и эклеры. А Оскар продолжает меня просвещать:
– То, что мужчина неверен, – не порок, а врожденная особенность, которая заложена в ДНК любого самца человеческой расы с древнейших времен. Это как уши или нос. С этим ничего не поделаешь. Ты как компьютер, запрограммированный на неверность. Только вместо железа – мышцы и кости. Разница только в том, что не все умеют этим пользоваться: кому-то не представился случай, у кого-то нет времени, у кого-то денег. Но только теперь из-за этих ДНК тебе придется поспать на раскладушке. И кто знает, возможно, на ней и останешься.
Я очень ценю эту дружескую поддержку, но осмеливаюсь уточнить, что, хотя Паола и вспылила и выставила меня из дома, о разводе она пока не заговаривала. Пока. Но через два часа она звонит и говорит, что просит меня собрать чемоданы и навсегда исчезнуть из ее жизни. Немного утрированно, но возразить мне нечего. Оружия для борьбы в арсенале нет. Все правильно, я заслужил.
– А как же дети?
– Насчет детей разберемся потом, пока что я сказала им, что у тебя много работы и потому ты ночуешь в спортзале.
Логично. Я все еще надеюсь, что гнев сменится на милость, и поскольку я не миллионер, то думаю, что смогу временно перебраться к Умберто, так как жить у Коррадо, мягко говоря, невозможно. Но скоро выясняется, что мой друг-ветеринар частенько работает дома и таскает в квартиру то собак, то кошек, так что его сорок квадратных метров забиты до отказа. Очевидно, что лишнего места в квартире нет. Ничего не остается, как открыть ноутбук и заняться поисками скромной однозвездочной гостиницы рядом со спортзалом.
Помощь приходит от самого неожиданного друга, который по идее должен стоять по ту сторону баррикад: от Оскара.
Он предлагает мне пожить в комнатушке позади прилавка, пока Паола меня не простит. Чего она совсем не планирует, если быть честным. Разумеется, тесть приютил меня за спиною у Паолы, которая думает, что я поселился в дешевом хостеле в районе Трастевере.
И вот мои вещи свалены в сумке в углу, а я пытаюсь уснуть, пока помощник Оскара, здоровый сенегалец, ставит в печь крендельки, украшает торты и наполняет кремом эклеры. Я просыпаюсь помятый и грязный. Каждый день я собираюсь найти какое-нибудь более подходящее жилье, но поскольку отсюда до работы рукой подать и Оскар заботится обо мне, как родной отец, я остаюсь и продолжаю жить между подносами со слоеными булочками и мешками с мукой высшего сорта. Пару раз в неделю мне разрешается встретиться с детьми, я вижу их два вечера в неделю и в субботу днем, но продолжаю надеяться, что скоро все разрешится.
Как нельзя более подходящий момент для знакомства с моим новым другом по имени Фриц.
Дружище Фриц
На самом деле, первые звоночки раздались еще за год до истории с Морони, но я не придал им значения. Я хорошо помню первый привет дружищи Фрица. Я как раз был в бассейне и отрабатывал с ребятами схемы игры. Водное поло – тяжелая и совершенно мужская игра, и в моем случае задача тренера – достаточно посмотреть на фотографию моей худощавой команды – совершенно невыполнима. Как я уже упоминал, мы крутимся где-то посередине, изредка побеждаем у более слабых команд, собираем урожай голов от более сильных. Мой заслуженный вратарь, Алессио, по прозвищу Мыльница, не может поймать даже случайного мяча, а центральный нападающий, Мартино, наша основная атакующая сила, очень проворен, но страдает косоглазием. Мой помощник, Джакомо, тридцатилетний аутичный парень, помнит наизусть все игры в истории водного поло, но не может помочь поднять степень отдачи нашей несчастной команды. Но все его любят, и в этой нелепой армаде он смотрится как нельзя кстати. И это не метафора, потому что моя команда называется «Армия Бранкалеоне», как фильм Марио Моничелли. Имя – своего рода гарантия.