100 великих катастроф на море
Шрифт:
Если читатель подумает, что все это – «серое» Средневековье, аргументированно разубедим его, сказав пару слов о живучести веры моряков в Морского царя. Надо сказать, моряки вообще народ довольно суеверный: из первого, что пришло на ум, – поверье, что судно, чье название начинается и кончается на «А», скорее всего, потонет (вспоминают итальянский корабль «Адреа Дориа», начисто забывая про «Аврору», например); доныне держится стойкое убеждение, что служащие на «Москве» сходят с ума. Ну а вот, собственно, отнюдь не новгородская былина о Садко, а воспоминания мастера Балтийского завода Якова Степанова (1862–1939) о выходе на испытания броненосного крейсера 1-го ранга (а тогда – полуброненосного фрегата») «Владимир Мономах» в 1883 г.:
«У причала завода стоял новенький, готовый к отплытию «Владимир Мономах» – громадный корабль с великолепным вооружением; выкрашенный, прибранный, – он напоминал прогулочную яхту. Многие мастеровые и проживающие
«Вот что, братики мои, – донеслись до меня слова Никитина. – Так уж издавна ведется: русский моряк, проходя остров Гогланд, непременно должен бросить в воду несколько медных монет, так делали наши прадеды, деды и отцы», – и он подошел к морякам. Василий Дмитриев достал монеты и тоже опустил их в картуз, за ним последовали и другие. Старик с картузом в руках поднялся по трапу на палубу, подошел к левому борту крейсера и громко крикнул: «Царь водяной! Мы, моряки нового российского крейсера, приносим тебе свой поклон и платим дань за благополучное плавание. Прими, морской властелин, нашу лепту и не взыщи за ее малость. И приносит тебе выкуп бывший моряк Никитин».
Ряд обычаев носил весьма здравомысленный характер: например, у викингов бытовал запрет на то, чтобы два брата находились на одном и том же судне – тогда в случае гибели в пучине одного брата другой мог продолжить род.
Всегда, впрочем, находились люди, стоявшие выше людских страхов и суеверий, смотревшие на морские катастрофы поистине с философской точки зрения. О них – в следующей главе.
Кораблекрушения и философы Древней Греции
В наше время во многих греческих храмах, особенно прибрежных или расположенных на островах, можно заметить благодарственные приношения – серебряные лампады в виде кораблей либо пластины из того же металла с тем же изображением. Это – приношения Христу, Богоматери и святым за спасение на море. Уходя в глубь веков, видим граффити кораблей и надписи на греческом языке в поствизантийской церкви Святого Спаса (1609 г.) бывшей Месемврии, расположенной на острове. Ее исконные обитатели, греки, были выселены оттуда болгарами после Первой мировой войны, и с 1934 г. древний город носит варварски-искаженное наименование Несебр.
Теперь уходим еще глубже и видим, что обычай этот ведется у греков еще со времен Античности, по меньшей мере с IV в. до н. э. Был обычай приносить дары за спасение на море в священную пещеру подземной трехликой богине Гекате на острове Самофракия. И вот что рассказывает древний историк философии Диоген Лаэртский (180–240) о своем тезке, известном кинике Диогене Синопском (412–323 до н. э.) – том самом, знаменитом, жившем в бочке: «Кто-то удивлялся приношениям в Самофракийской пещере. «Их было бы гораздо больше, – сказал Диоген, – если бы их приносили не спасенные, а погибшие». Впрочем, некоторые приписывают это замечание Диагору Мелосскому». Блестяще и вполне логично.
В трактате этого автора «О жизни, учениях и изречениях великих философов» есть немало материалов, посвященных интересующему нас вопросу. Скептик Пиррон из Элиды (360–270 до н. э.) был славен тем, что побывал вместе с Македонским в Индии, и результатом его бесед с брахманами и гимнософистами (то есть йогами, дословно с греческого – «нагими мудрецами», ?????????????) и стал скептицизм. Последний – не только отрицание возможности достоверного познания, но и достижение поистине буддийского бесстрастия. Лаэрций пишет: «В согласии с этим вел он и жизнь свою, ни к чему не уклоняясь, ничего не сторонясь, подвергаясь любой опасности, будь то телега, круча или собака, но ни в чем не поддаваясь ощущениям» – и далее: «Посидоний (Родосский (135—51 до н. э.), знаменитый философ, учитель Цицерона. – Е.С.) рассказывает о нем вот какой случай. На корабле во время бури, когда спутники его впали в уныние, он оставался спокоен и ободрял их, показывая на корабельного поросенка, который ел себе и ел, и говоря, что такой бестревожности и должен держаться мудрец».
О Ферекиде Самосском (580–520 до н. э.) Лаэрций сообщает: «О нем рассказывают много удивительного. Так, однажды, прогуливаясь на Самосе, он увидел с берега корабль под парусом и сказал, что сейчас он потонет, – и он потонул на глазах». Интересно, действительно ль философ разбирался в морском деле или просто «накаркал» беду?
В Древней Греции на Самофракии богине Гекате приносились дары за спасение на море
Римский архитектор Витрувий (80–15 до н. э.) свидетельствует о том, как высоко ценились философские знания на Родосе, благодаря описанию случая кораблекрушения с философом Аристиппом (435–355 до н. э.): «Когда последователь Сократа, философ Аристипп, выброшенный после кораблекрушения на берег острова Родос, заметил вычерченные там геометрические фигуры, он, говорят, воскликнул, обращаясь к своим спутникам: «Не отчаивайтесь! Я вижу следы людей». С этими словами он направился в город Родос и вошел прямо в гимнасий, где за свои философические рассуждения был награжден такими дарами, что не только себя самого обеспечил, но и тем, кто был вместе с ним, раздобыл и одежду и все прочее, необходимое для удовлетворения жизненных потребностей. Когда же его спутники захотели вернуться на родину и спросили его, не желает ли он что-нибудь передать домой, то он поручил им сказать следующее: «Надо снабжать детей таким имуществом и давать им на дорогу то, что может выплыть вместе с ними даже после кораблекрушения. Ибо истинная помощь в жизни – то, чему не могут повредить ни невзгоды судьбы, ни государственные перевороты, ни опустошения войны». А развивавший эту мысль Теофраст, убеждая, что лучше быть ученым, чем полагаться на свои деньги, утверждал так: «Ученый – единственный из всех не бывает ни иностранцем в чужой земле, ни – при потере родных и близких – лишенным друзей, но во всяком городе он гражданин и может безбоязненно презирать удары судьбы. И наоборот, кто думает, что он защищен оградой не учености, а удачи, тот, идя по скользкому пути, сталкивается не с устойчивой, но с неверной жизнью». Не расходится с этим и Эпикур, говоря: «Не многое мудрым уделила судьба, но, однако, то, что важнее и необходимее всего: руководиться указаниями духа и разума»… Ведь все дары судьбы могут быть легко ею отняты; внедренные же в умы знания никогда не изменяют, но непоколебимо остаются до самого конца жизни».
Случалось философам и идти на дно; не сомневаемся, что и это они воспринимали поистине философски. Такой конец постиг знаменитого Протагора из Абдер (485–410 до н. э.), известного крылатой фазой «Человек есть мера всех вещей». Незадолго до кончины он трудился в Афинах, войдя в знаменитый круг деятелей науки и искусства, сплотившийся вокруг Перикла (494–429 до н. э.), подвизался на законотворчеством поле, но, увы, уже приближались темные дни серого безумия афинян, казнивших своего величайшего философа Сократа (399 г. до н. э.). По Диогену Лаэртскому, Протагор написал в начале одного из своих сочинений: «О богах я не могу знать, есть ли они, нет ли их, потому что слишком многое препятствует такому знанию, – и вопрос темен, и людская жизнь коротка». За такое начало афиняне изгнали его из города, а книги его сожгли на площади, через глашатая отобрав их у всех, кто имел». Есть мнение, что Протагору в Афинах грозила смертная казнь или просто самосуд, отчего он решил податься на Сицилию, но до нее не доплыл: «Филохор утверждает, будто корабль его потонул, когда он плыл в Сицилию, и на это намекает Еврипид в своем «Иксионе».
Историческая основа кораблекрушений в греческом эпосе
Весьма любопытную информацию о древних кораблекрушениях дает древнегреческий эпос. Давно прошли те времена, когда мифы и эпос рассматривались исключительно как легенды, не сказать – сказки. На самом деле это – кладезь всесторонней информации, от мировоззрения до быта. Мы еще вернемся к этому вопросу, рассуждая об «Одиссее» Гомера. В реальности Троянской войны (XIII в. до н. э.) большая часть серьезных ученых не сомневается, остро дискутируются разве что действительные места боев и особенно результат. В родосской каменной «Линдосской хронике» жертвователями храма Афины наряду с сатрапом Артаферном, тираном Акраганта Фаларидом, фараоном Амасисом, царем Артаксерксом III и многими другими историческими персонами, в реальности существования которых никто не сомневается, упомянуты и Менелай с Еленой Прекрасной. Кроме того, известно, что в линдосском храме Афины хранилась чаша из электрона (сплава золота и серебра), согласно Плинию, являвшаяся даром Елены Прекрасной, отлитая по слепку с ее персей. Видимо, они того действительно заслуживали, коль скоро об этом пишет Еврипид, упрекая Менелая устами Пелея: