100 великих узников
Шрифт:
Условия содержания заключенных во всех тюрьмах России были тяжелыми, но Шлиссельбург всегда казался грознее других тюрем, так как туда сажали самых секретных преступников. Всякий, кто переступал порог этой крепости, мог почти наверняка рассчитывать, что входит в могилу, где ему предстоит медленно и мучительно умирать. Даже Сибирь, каторга и рудники были лучше Шлиссельбурга. Находилась крепость всего в 60 километрах от столицы, но узники ее чувствовали себя отрезанными от всего мира. Маленький остров бдительно охраняли часовые, день и ночь расхаживавшие по стенам крепости; могли они также вдоль и поперек просматривать внутреннее пространство тюрьмы… Стража зорко следила за Невой и озером, чтобы ни одна лодка не смогла приблизиться к берегу. Впрочем, берега, как такового, и не существовало: были только бастионы и исполинские крепостные стены, неприступные и с внешней, и с внутренней сторон.
Документы свидетельствуют, что узников привозили в тюрьму в закрытой кибитке, зашитой рогожами, как тюки товара обшивают, отправляя на ярмарку. Через маленькую прорезь в рогоже в подвижной тюрьме заключенному подавали фунт хлеба и давали пить раз или два в сутки; утоление жажды несчастного зависело от милосердия и сострадания господина фельдъегеря, его сопровождающего. В середине кибитки было небольшое отверстие для необходимой естественной надобности.
Фельдъегерь не видел арестанта и потому не знал, кого он везет: узника ему сдавали уже зашитого в кибитке. Под страхом смертной казни запрещалось разговаривать с арестованным, равно как и отвечать на его вопросы.
Камеры Шлиссельбургской тюрьмы были темными, сырыми и очень маленькими (5–6 шагов в длину). Свет в казематы проникал только через маленькое окошко сверху. При водворении в камеру на заключенного надевали длинную рубаху, на пропитание узника в день отпускалась "гривна медью", и потому пища его состояла из хлеба (около 85 граммов), горшочка щей и кружки с водой.
Время от времени государственные чиновники проводили ревизию тюрьмы и успокоительно сообщали в столицу: "Казематы устроены так хорошо, что арестант никоим образом выйти из них не может без посторонней воли". Режим Шлиссельбургской тюрьмы справедливо называли "режимом, близким к могиле". Арестант, независимо от своего социального положения, терял всякую связь с внешним миром, свое имя и назывался просто "безвестным за № таким-то". Узникам запрещались переписка и передачи, о свиданиях же и говорить было нечего. Сам факт пребывания заключенных в Шлиссельбурге был тайной, и сведений о них никому из родных не сообщали. Даже память об их именах должна была умереть!
Такой была Шлиссельбургская крепость, куда после неоднократного наказания плетьми, истязаний на дыбе и каторги в Рогервике попал раскольник И. Круглый. В Шлиссельбурге его велено было посадить в палату такую, мимо которой народного хода, также бы и в ней никакого не было, и у оной палаты, где посажен будет, как двери, так и окошко все закласть наглухо в самом же скорейшем времени, оставя одно маленькое оконце, в которое на каждый день к пропитанию его, Круглого, по препорции подавать хлеб и воду; и поставить к оной палате крепкий и осторожный караул и велеть оному крепко предостерегать, дабы к тому оконцу до него, Круглого, ни под каким видом никто бы допускаем не был и никаким же образом сам узник утечки учинить не мог. Также и тем определенным на караул при той палате солдатам, которые пищу подавать будут, с Круглым никаких никогда разговоров не иметь под опасением за преступление тягчайшего наказания.
Таким образом, И. Круглый был не просто заточен в Светличную башню Шлиссельбурга, а замурован в ней, и потому его муки были горше всяких пыток. Не ожидая для себя никакого улучшения, он отказался принимать пищу с первого же дня заключения. В течение двух недель брал только воду, а затем и она стала оставаться нетронутой. Часовой окликал узника, но ответа не было… Оставленное в замурованной палате отверстие было так мало, что через него нельзя было рассмотреть — жив арестант или нет. И тогда комендант Шлиссельбурга послал в Синод "скоропостижного курьера" с донесением, в котором просил разрешения разобрать замурованную дверь палаты И. Круглого. 12 ноября 1745 года Синод дал такое разрешение, а уже через пять дней из Шлиссельбурга сообщили, что "по осмотру Круглый явился мертв, и мертвое тело его в этой крепости зарыто".
Княжна Тараканова
Императрица Елизавета Петровна очень любила музыку и пение, и в ее придворную церковь свозили певчих со всей России. В 1743 году сюда попал украинский крестьянин Алексей Розум. Елизавета Петровна сначала была покорена голосом красивого парня, потом влюбилась в него и в конце года тайно обвенчалась с певчим. Алексей Розум стал графом Разумовским.
По преданию, от этого брака родилась дочь, которую назвали Августой. Девочка эта якобы воспитывалась в семье родственников А. Г. Разумовского — богатейших украинских помещиков Дараганов. Подробности этого периода ее жизни неизвестны; известно только, что в 1785 году ее по приказу Екатерины II привезли сначала в Санкт-Петербург, а потом в Москву. Здесь ее поместили в Ивановский девичий монастырь, пользовавшийся зловещей славой. За его высокими стенами было немало глухих подвалов и мрачных застенков, в которых содержались политические преступницы.
И вот в этой своеобразной тюрьме появилась таинственная узница — инокиня Досифея; видеть ее могли только мать-игуменья и священник монастырской церкви, который даже церковную службу служил для нее отдельно — по ночам. Первое время инокиня Досифея жила в доме игуменьи, затем для нее выстроили отдельный двухкомнатный домик с окнами, обращенными к монастырской стене. У крыльца день и ночь дежурил вооруженный часовой, убирала комнаты и готовила пищу специально приставленная келейница, которую обязали также шпионить за узницей и обо всем доносить игуменье. Поэтому можно себе представить, как пугал обитательниц монастыря призрачный свет в надвратной церкви и черная фигура таинственной инокини. В такой обстановке инокиня Досифея прожила до смерти императрицы Екатерины II в 1796 году.
В правление императора Павла I тюремная жизнь узницы была немного смягчена; ей разрешили принимать посетителей, и к инокине Досифее стали наведываться "высокие лица" из московской знати. При императоре Александре I ей разрешили выходить во двор монастыря и присутствовать на церковной службе вместе со всеми. Но длительное заточение в монастырской тюрьме расстроило рассудок узницы: инокиня Досифея дожила до 1810 года и умерла в возрасте 64 лет. В торжественной обстановке похоронили ее в соборе Новоспасского монастыря — в усыпальнице Романовых, где погребали родственников царствующего дома.
Судя по портрету, инокиня Досифея имела сходство с императрицей Елизаветой Петровной, но точных данных, что она действительно была ее дочерью, нет. Однако в дореволюционной исторической науке предположение это считалось близким к истине, и в одном из лучших тогдашних словарей даже категорично утверждалось: "Тараканова (княжна). Под этим именем известны в нашей истории две княжны: одна действительная, другая — самозванка. Первая, рожденная от морганатического брака императрицы Елизаветы Петровны с А. Г. Разумовским, по имени Августа". Однако мнение это разделяли не все. Так, А. А. Васильчиков, автор многотомного биографического труда "Семейство Разумовских", заявлял, что у Елизаветы Петровны вообще никогда не было детей [50] [Загадка инокини Досифеи была раскрыта только в последние годы. При реконструкции Новоспасского монастыря в 1996 году захоронение монахини было вскрыто, и ее останки изучались сотрудниками Республиканского центра судебно-медицинской экспертизы во главе с известным криминалистом, доктором медицинских наук В. Н. Звягиным. Исследования показали, что рассказы о красоте или "былой красоте" предполагаемой княжны Августы Таракановой лишены всякого основания].
50
Загадка инокини Досифеи была раскрыта только в последние годы. При реконструкции Новоспасского монастыря в 1996 году захоронение монахини было вскрыто, и ее останки изучались сотрудниками Республиканского центра судебно-медицинской экспертизы во главе с известным криминалистом, доктором медицинских наук В. Н. Звягиным. Исследования показали, что рассказы о красоте или "былой красоте" предполагаемой княжны Августы Таракановой лишены всякого основания.
Досифея была инвалидом детства: горбатой после перенесенной в детстве травмы, вдобавок круглолица и невысокого роста. Вдоль ее передних зубов шли горизонтальные бороздки — следствие перенесенного стресса, голодания или травмы. Судя по всему, она росла в очень бедной семье и никакого отношения к императорскому дому, скорее всего, не имела. — (Прим. ред.).
Под именем княжны Таракановой вошла в историю и молодая особа, появившаяся в Париже в начале 1770-х годов. История обошлась с этой женщиной жестоко, не донесла до нас даже ее настоящего имени: в разное время она называла себя то Али-Эмете, то принцесса Владимирская, то мадемуазель Франк, то мадам Треймуль, то графиня Пиннеберг… В Париже молодая красавица [51] [Княжну Тараканову, которая сама себя, кстати, так никогда не называла, изображали многие зарубежные художники, но и сегодня мы не располагаем ее портретом] остановилась в роскошной гостинице и жила на широкую ногу. Расположения ее добивались князья и принцы крови, крупные военачальники и дипломаты, политические деятели и художники. С одними она была приветлива и ласкова, других отвергала… Выдав себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны, она начала вести переговоры с несколькими русскими вельможами, римским папой и турецким султаном о возведении ее на российский трон.
51
Княжну Тараканову, которая сама себя, кстати, так никогда не называла, изображали многие зарубежные художники, но и сегодня мы не располагаем ее портретом.