100 знаменитых харьковчан
Шрифт:
Но вернемся в 1920-е годы, когда в Харькове не было еще никакого института. По окончании университета Синельников уезжает вслед за своим учителем Усатым в Баку, где преподает физику в Азербайджанском государственном университете. В Баку Синельников выполнил свои первые работы по электролизу твердых тел. В 1924 году состоялся V Всесоюзный съезд физиков, на котором с докладом по этим работам выступил и Кирилл Дмитриевич. На доклад молодого ученого из Азербайджана обратил внимание Иоффе. «Отец» советских физиков пригласил одаренного молодого ученого в Ленинград, в свой знаменитый физико-технический институт.
Вслед за Синельниковым в северную столицу перебрался и Курчатов. Вместе с шурином Игорь Васильевич занимался физикой диэлектриков, с 1926 года последним членом этого научного триумвирата стал Антон Вальтер. С последним Кирилл Дмитриевич опубликовал работу «Природа диэлектрических потерь». Через два года Иоффе
Местом новой работы Синельникова стала знаменитая Кавендишская лаборатория в Кембридже, которой руководил Эрнст Резерфорд. К тому моменту как лаборатория приняла нового сотрудника из Советской России, здесь уже работали Обреимов, Капица, Гамов. Руководитель лаборатории создал совершенно уникальную рабочую атмосферу, лично интересовался работой всех своих сотрудников. Резерфорд считал себя хорошим физиономистом. Поэтому, когда Иоффе предложил ему принять Синельникова, английский ученый попросил дать ему не документы или список работ советского физика, а показать лишь фотографию. На карточке был изображен Кирилл Синельников в кожаной куртке, лихо сдвинутой кепке и папиросой в зубах. Резерфорд дал добро.
В Кембридже Кирилл Дмитриевич продолжал заниматься физикой твердого тела, здесь же он создал вакуумный электромотор на три тысячи оборотов в секунду. В «конторе» Резерфорда Синельников увлекся и новой для себя проблематикой — ядерной физикой, — вскоре она стала основным полем его деятельности. Среди сотрудников Кавендишской лаборатории Кирилл Дмитриевич не затерялся, его часто приглашали на вечера, где с удовольствием слушали его игру на рояле — он мог играть и легкую музыку, и классику (в том числе молодых советских авторов — Прокофьева, Скрябина). В Кембридже Синельников познакомился с преподавательницей домоведения Эдной Купер, которая стала его женой.
К маю 1930 года Кирилл Дмитриевич подготовил диссертацию на соискание степени доктора философии «Влияние магнитного поля на электропроводность монокристаллов кадмия». Правда, защищаться (и на степень кандидата, а не доктора) пришлось уже в Союзе. В 1930 году Синельников вернулся в Ленинград. Как оказалось, очень ненадолго. За два года до этого по предложению Иоффе в Харькове был открыт физико-технический институт, и в городе высадился мощный десант ленинградских питомцев Абрама Федоровича. Обреимов, первый директор УФТИ, настойчиво зазывал к себе и Кирилла Дмитриевича. Так в Харькове появился еще один гигант — Синельников.
В институте Кирилл Синельников возглавил отдел физики ядра, которым заведовал до 1942 года. В октябре 1932 года высоковольтная бригада, которой руководил Синельников, впервые в Союзе расщепила ядро лития искусственно ускоренными протонами [83] . Успех харьковских ученых был широко разрекламирован, и хотя этот прославленный эксперимент представлял сомнительную научную ценность, он, безусловно, поспособствовал развитию ядерной физики в СССР, поскольку вызвал большой интерес молодежи, студентов-физиков к ядерным исследованиям, и интерес государства, и, как следствие, финансирование дальнейших работ.
83
Об этом рассказывается и в статье данной книги об Антоне Карловиче Вальтере.
Для продолжения исследований потребовались новые мощные ускорители заряженных частиц, работу по развитию ускорительной техники в Харькове возглавляли Синельников и Вальтер. Для откачки мощнейшего электростатического генератора Ван де Граафа потребовались высоковакуумные насосы. Так Харьков становится и колыбелью вакуумной физики и техники СССР. И этой работой также руководит Кирилл Дмитриевич. Вакуумная техника очень пригодилась во время Великой Отечественной войны — с ее помощью наносилось антирефлексное покрытие на артиллерийскую оптику. В дальнейшем, уже в послевоенное время, вовсю развернулись исследования в направлении вакуумной металлургии, что было необходимо для разработки материалов реакторостроения.
Как и Ландау, Синельников большое внимание уделял преподаванию. Создание системы отечественного физического образования, воспитание кадров, которые могли бы решать сверхсовременные задачи, работать со сложнейшими приборами и установками, — было не менее важной задачей, чем, собственно, научные исследования. Поэтому в Харькове ведущие физики УФТИ и преподаватели вузов создают такую систему; возникают новые кафедры, факультеты, разрабатываются новые курсы, пишутся учебники. Начиная с 1930 года, Кирилл Дмитриевич совмещал научную работу в УФТИ с преподавательской сначала в Харьковском механико-машиностроительном институте, а с 1935 года его преподавательская
Кирилла Дмитриевича обошла стороной волна репрессий, уничтожившая, в частности, немало талантливых харьковских ученых. Удар, нанесенный харьковской науке, был столь силен, что дальнейшая судьба УФТИ казалась самой плачевной. Был расстрелян Шубников, посажен в «шарашку» Ланге, посажен и отпущен, но уже в Москве, Ландау.
Война разбросала и тех, кто остался. Переживший бомбардировку, оккупацию, несколько попыток советских войск освободить город, Харьков в 1943 году нуждался в огромных восстановительных работах. В этих условиях власти решили не возрождать деятельность бывшего крупнейшего научного центра Европы, а объединить его с Киевским институтом физики Академии наук УССР. Новый физический институт должен был располагаться в Киеве. Соответствующее решение было принято на высоком уровне.
В 1943 году в Москву приезжает Синельников. Во время войны он работал в Алма-Ате, решал со своими сотрудниками, конечно, прикладные, оборонные задачи. (Здесь физика постигло большое горе — умер его маленький сын Патрик.) Сообщение о готовящемся объединении потрясло ученого. Он настаивал на том, что ситуация с приборами и кадрами поправима, что нельзя бросать уже созданный комплекс, в который входили здания, оборудование, образовательные учреждения. Здесь-то и помог Кириллу Дмитриевичу Игорь Курчатов. В то время перед советскими учеными была поставлена важнейшая задача — во что бы то ни стало, как можно быстрее создать советское атомное оружие. Для страны, которая пережила страшную войну, потеряла десятки миллионов рабочих рук, страны, города которой лежали в развалинах, осуществление такого проекта казалось нереальным. Но задача была решена, и заслуга в этом лично Курчатова исключительно велика. Академик получил фактически карт-бланш, его люди получали все в первую очередь, сам Курчатов решал вопросы на самом высоком уровне и в кратчайшие сроки, звонил министрам и партийным руководителям, поднимал среди ночи директоров заводов и институтов… Одного слова руководителя «Уранового проекта» становилось достаточно для того, чтобы были найдены и деньги, и время, и люди… Игорь Васильевич твердо решил защитить Харьковский физико-технический институт. В рамках именно этого учреждения была создана Лаборатория № 1, включенная в «Урановый проект». Сам же Курчатов возглавил Лабораторию № 2.
В 1944 году директором института был назначен Кирилл Синельников, а с 1946 года он стал, естественно, и руководителем Лаборатории № 1.
Кирилл Дмитриевич как-то сказал: «Двадцатый век создал новую профессию для ученого-физика — профессию организатора науки. Это моя профессия». Действительно, Синельников проявил себя не только как ученый, но и как хозяйственник, руководитель, педагог. В апреле 1944 года была осуществлена реэвакуация института в Харьков, восстанавливалось оборудование. Был произведен монтаж компрессов и ожижающих машин криогенной лаборатории, восстановлен высоковольтный генератор, начались измерения ядерных констант материалов, входящих в состав топлива. Синельников на одном из выступлений перед сотрудниками физико-технического института указывал на новые задачи, стоящие перед советской наукой, говорил, что время ученых-отшельников, решающих отвлеченные теоретические задачи, прошло. Теперь наука должна быть поставлена на службу государству и обществу. «Надо сделать так, — говорил директор института, — чтобы наука сделалась неотъемлемой частью нашего государства, необходимой стране, как воздух, как солнечный свет.» Кстати, свои выступления Синельников всегда произносил, не заглядывая в записи, хотя заранее и готовил тезисы. Ученые старшего поколения вспоминают его речь — то размеренную, то убыстряющуюся, то тихую, то громкую, взволнованную, эмоциональную и всегда глубоко аргументированную.