112 дней на собаках и оленях
Шрифт:
— Заяц! Заяц! — повторяет Атык.
И чтобы я лучше понял его, он поднимает руку, выставив вверх два пальца и сложив большой с указательным так же, как делают дети, когда хотят изобразить на стене тень зайца.
Вот на снегу пунктир. Атык кричит собакам:
— Подь-подь!
Собаки по команде резко берут вправо и несутся туда, где глазастый Атык увидел след лемминга — мелкого грызуна. Передовой Эспикр ударил его лапой и проглотил в одно мгновение.
— Кухх-кухх! — гонит каюр собак влево, возвращая их на дорогу, проложенную передними нартами.
— Собака кушать хорошо! Хорошо! — и он показывает мне руками, что собаки любят есть грызунов. Вот почему Атык свернул с дороги. Он позабавил своего передового, любимца Эспикра.
— Эспикр собака хорошо! — говорит Атык.
Перед нами горы. Что скрывают они в своих неразведанных недрах? Однажды уже прошел здесь самолет геолога Сергея Обручева. Он первый облетел Чукотские горы, привлек авиацию для съемки и геологических работ, раскрыл многие тайны здешних мест, да и не только здешних. Ведь это Сергей Обручев открыл хребет Черского, высокий горный кряж, до того отсутствовавший на картах мира…
Чукча Тено показал как-то Василию Косину камень, найденный на горе Проркана, против бухты Нольде. Говорят, что в горах много таких камней. Женщины хотели сделать из него нож для обдирки оленьих шкур. Но когда разбили камень, то внутри его оказался неизвестный металл.
Мне вспомнился рассказ Косина о первой его поездке в глубину Чаунской тундры. Ехал он в январе, в полярную ночь. В небольшое стойбище Умыгина собрались делегаты для выборов первого «тузсовета» (туземный совет). Неожиданно Косин узнал, что по тундре ходит слух, будто из Анадыря идут японцы убивать русских. Косин спросил Умыгина — хозяина стойбища: кто пустил этот провокационный слух? Умыгин помолчал, подумал, а потом вдруг ответил, что слух пустили кулак Омруля и шаман Кокак.
— Они говорят, — признался Умыгин, — что у русских ум совсем другой, чем у нас. Русские думают по-своему: бедных начальниками делают, а у бедного ничего нет! Какой же он начальник, когда у богатого всю жизнь работает?
Косин остался организовывать Совет. Богатые оленеводы стояли за то, чтобы в Совет проводить только богатых. Затем они внесли новое предложение: «Пусть двух бедных да одного богатого, — тогда будет как раз». Но богатых в Совет не ввели. Избрали бедных.
…Ветер за ночь испортил снежную дорогу, и собаки едва бредут. Путь наш лежит на юго-запад.
Каюры часто покрикивают на собак. Те бредут по брюхо в снегу, подняв высоко кольцеобразные хвосты и туго натягивая алыки и потяги. Кажется, если ударить по потягу, он зазвенит, как струна. И все же нарты очень медленно ползут по непроторенной дороге.
Как велик наш Советский Союз! Сейчас повсюду на советской земле готовятся к 15-й Октябрьской годовщине. В городах и селах улицы украшаются флагами, лозунгами, портретами товарища Сталина и его ближайших соратников. Над Москвой, наверное, тренируются летчики — участники авиационного праздника Седьмого ноября.
Большой праздник впервые будет и в Чаунской губе. Оленине чукчи едут сейчас к месту зимовки пароходов. Там будет неслыханное торжество. Моряки готовят доклады, большое шествие со знаменами и фейерверк…
Хорошо было бы и нам скорее добраться до устья реки Чаун, где стоит одинокая фактория! Там мы могли бы обогреться, отдохнуть и провести великий праздник в доме, не под открытым небом.
Незаметными точками кажутся наши нарты, движущиеся по безлюдной чаунской тундре. Мы затерялись в ее просторах. Каюры часто останавливаются и перекликаются. Они выверяют направление. Самый надежный совет дает всегда Атык. Его внимательно слушают. Он махнет рукой — и, как по компасу, вновь идут вперед нарты — корабли тундры.
За нашей нартой едет Рольтынват. С тех пор как он узнал, что я собираюсь писать книгу, дружба наша возросла. На первой же дневке он подошел ко мне и сказал:
— Пиши! Мы учим в Певеке большую книгу о Ленине. Учитель учит нас. Чукчи знают — Ленин был сильный богатырь. Враги стреляли в него, а он стоял, как скала, вынимал пули и бросал их на землю…
Так, по-своему, понимал юный комсомолец Рольтынват, сын чукотского народа, богатырское дело Ленина. Он ждал от меня подтверждения этой легенды, рожденной на советской Чукотке. И я подтвердил ее.
Мы дневали у костра, разожженного из деревянного ящика, прихваченного заботливым Атыком. Горячий чай, пахнущий дымом, обжигал язык. Глотали кусочки мороженого и твердого, как лед, масла.
Атык торопил каюров.
— Тагам! Тагам! Акальпе!
— Поехали! Поехали! Скорее!
Он любил движение.
Это ему по душе.
Рольтынват, для которого слово Атыка — закон, первым стал расталкивать своих собак. Те лениво вставали, отряхивались, потягивались, выставляя далеко передние лапы.
Не спешил только один Коравья. Он все сидел у костра. У него волчий аппетит и неслыханная жажда.
Придвинув босые ноги к самому костру, Коравья не спеша сушил свои чижи и плекеты. Он будто и не слышал призывов Атыка. В руках Коравьи я вижу эмалированную кружку. Пока чайник не будет пуст, Коравью не отогнать от костра.
И Атык не спорит, он знает, что спор бесполезен. Вывернув свой малахай и рукавицы, Атык тоже просушивает их у огня. Вслед за каюрами я повторяю все их движения. Как приятно потом надеть теплые рукавицы, теплый малахай.
Ящик быстро прогорел. Пеплом покрылись угольки. Заторопился и Коравья.
Теперь все каюры готовы в путь. Нарты выстроились в колонну. С передней Атык кричит на весь караван:
— Тагам!
Поехали!
Слышится скрип полозьев. Дорога тверда. Атык доволен и что-то мурлычет себе под нос.
Он ласково окликает своих собак, подбадривает их. Впереди еще долгий, долгий путь.
Настоящие люди