112 дней на собаках и оленях
Шрифт:
Высокий крутой берег Лабуи отвесно стоит над белеющей снегом зимней рекой.
Последние километры перед Средне-Колымском.
В Лабуе уже строятся баржи, они пойдут летом к Амбарчику и возьмут груз, доставленный морскими пароходами.
Уже встают новые дома на недавно безлюдных берегах, рождается новая жизнь, созидаются затоны, школы и клубы.
Терюролах!
Рождается новая жизнь.
Мне представляется карта Крайнего Севера, кружки селений и заимок, голубые изгибы рек. Я чувствую и вижу их в натуре. Безмолвные точки на карте и линии рек — это вехи моей страны, идущей вперед к социализму.
Шопот звезд
На левом берегу Колымы показались огоньки Средне-Колымска. Они все ближе и ярче. Видны силуэты приземистых, по пояс ушедших в снег, домов северного города.
Мороз ниже пятидесяти градусов. «Плящий» мороз. Слышу шум собственного дыхания. Это не описка, нет.
Еще известный исследователь Восточной Сибири Черский отметил в своих «Записях» таинственный шум дыхания:
«Шум этот, — писал Черский, — напоминающий отдаленный шорох метлы (при подметании улиц или шелест пересыпаемых зерен), появляется, начиная с –48°, усиливаясь с увеличением мороза, и слышится всего явственнее при движении против ветра, так как при этом выдыхаемый пар проносится около ушей наблюдателя… В особенно холодные ночи путнику часто слышится слабый, непрерывный, странный шелест, который якуты (на Колыме) называют «шопотом звезд»…
Шопот звезд… Я настороженно прислушиваюсь к этому еле уловимому шороху. Такого не было в Восточной тундре. Но там не было и таких морозов. Успокаиваю себя мыслью, что в Верхоянске нас ждут морозы похлеще. Верхоянск недавно еще считался полюсом холода северного полушария. Ныне, в результате новых наблюдений, первенство перешло к Оймекону. Но не будем обижать и Верхоянск. Там зимой отмечаются морозы в –68°…
Географ и геолог Черский первым сообщил обстоятельные сведения о районе полюса холода. По предложению геолога С. В. Обручева открытому им громадному хребту присвоено имя Черского. Хребет этот был обследован геологической экспедицией С. В. Обручева в 1926 году. Экспедиция пересекла девять широтных горных цепей, огромную горную страну.
Наши нарты подбегают к самому большому дому в Средне-Колымске — зданию радиостанции. Дом сложен из бревен и резко отличается от всех других своей двускатной железной крышей. Прежние владельцы завезли сюда фисгармонию. Отогревшись, я пробую взять несколько аккордов. Фисгармония играет. На ней ноты Чайковского, Мусоргского.
Начальник радиостанции знает о нашей экспедиции. Он передавал многие наши радиограммы в Москву.
Радисты — уши Колымы — уважаемые люди. К ним заезжают коммунисты и комсомольцы — культармейцы тайги.
И сейчас в каюте радиста сидит гость из тундры — комсомолец Роликов с малого Анюя. Он рассказывает, как недавно охотился на сохатого. Поехал Роликов на охоту вдвоем с другим колымчанином. Один сохатый перебирался через Анюй. На него наплыл карбаз Роликова. Лось, выйдя на мель, встал во весь свой огромный рост и спокойно смотрел на приближавшихся людей. Колымчанин выстрелил. Тогда сохатый, как называют здесь лося, побежал по отмели до самого берега, поднимая облако брызг. И, наконец, почуя под собой твердую почву, пустился вскачь. Такого бега Роликов никогда не видал.
Когда снег стал плотным, колымчанин, друг Роликова, взял собак и поехал по снегу в тайгу, где водились лоси. Собаки его были не только ездовыми, но и промысловыми, норовленными, как говорят на Колыме. Почуяв зверя, собаки поднимают морды, тянут воздух.
— Собаки лахтят, дух взяли, — пояснял колымчанин.
Заметив, что собаки лахтят, он отцеплял одну от упряжки и спускал на зверя, которого сам еще не видел за деревьями. Собака бросалась в тайгу, и вскоре звонкий лай доносил хозяину: зверь открыт! Тогда колымчанин отцеплял еще несколько собак. Лай слышался с одного места. Это означало, что собаки «поставили» лося, никуда его не пустят до прихода хозяина с ружьем.
На галицах — лыжах, обшитых камусом (шкура с оленьих лап), колымчанин «скрадывал» (подкрадывался) к сохатому, атакованному собаками, и метким выстрелом валил лесного гиганта.
Анюйский ламут Егор Дьячков взял однажды десять патронов и убил десять сохатых. На каждую пулю по зверю.
Весной, перед приходом судов морской экспедиции, Роликов ездил на заимку оленесовхоза, охотиться на гусей.
В двенадцати километрах от заимки раскинулись песчаные холмы — лучшее гусиное место. Зимой сильные ветра, действующие постоянно в одном направлении, сдувают здесь весь снег. На оголенной почве по веснам, раньше чем в других местах, образуются проталины. На эти проталины и садятся в поисках корма гуси, летующие на Колыме.
Вблизи холмов Роликов и его товарищи поставили палатку. Затем зарядили ружья и пошли. Около проталин в снегу были выкопаны ямки-засадки. Замаскировали их ветвями. Сверх пушистой кухлянки каждый надел белый чехол. Некоторые из охотников повязали головы белыми платками. И едва засели в засадах, как показались крикливые гусиные стаи. Было слышно, как перекликались они, гоготали, низко летя над проталинами, заманчиво темневшими внизу.
За трое суток четверо охотников набили сто тридцать семь крупных птиц. Роликов заболел снежной слепотой от яркого, освещенного солнцем снега, «перебил себе глаза». Товарищи вели полуослепшего комсомольца до самых нарт. Вскоре он поправился…
Сверкая ледяной одеждой, весело смотрят дома Средне-Колымска, будто после капитального ремонта; все они заново «оштукатурены» и «побелены» мокрым снегом на морозе. Мальчишки с гиканьем гоняют собачьи упряжки далеко в тайгу по дрова. Когда-то тайга сплошь покрывала колымские берега и вплотную подходила к городу. Но ее с годами повырубили, и берег оголился. Привелось потомкам колымчан подальше ездить за дровами.
Пишем радиограммы в Певек морякам-товарищам. Сейчас на станции перебои с горючим, и она работает экономно, короткие сроки. Но все равно радиограммы дойдут до наших товарищей.
От радистов я узнал, что вскоре после нашего отъезда из Певека, оттуда на запад к Амбарчику выехал флагманский врач экспедиции, старейший и заслуженный полярник Леонид Михайлович Старокадомский. Несмотря на свои пятьдесят семь лет, он решился ехать зимой за шестьсот километров по морскому берегу на собаках к строителям полярного порта.
На всем протяжении пути от Певека нет ни одного жилья. С прошлого века сохранились кое-где лишь стены старых поварен, построенных купцами, некогда торговавшими на Севере. Стены этих поварен защищали доктора и каюра в пути от лютых ветров. На двенадцатые сутки Леонид Михайлович прибыл в Амбарчик. Едва отогревшись, доктор прошел в барак, где лежало несколько больных. Они с надеждой смотрели на приехавшего, седого, однорукого врача и ждали от него чудес. А он, как всегда, улыбался и шутил. Больным казалось, что болезнь и в самом деле не столь уж серьезна.