12 лучших рассказов о Шерлоке Холмсе (по версии автора)
Шрифт:
– Скажите, по крайней мере, верно ли мое предположение, что она умерла просто от испуга?
– Нет, не думаю. Теперь, мисс Стонер, мы должны покинуть вас. Если доктор Ройлот вернется домой и застанет нас, эта поездка окажется совершенно бесполезной. Прощайте, и не бойтесь. Если вы сделаете все, о чем я просил вас, – можете быть уверены, что мы скоро устраним всякую опасность, грозящую вам.
Мы с Шерлоком Холмсом без затруднения наняли комнату в деревенской гостинице "Корона". Она находилась в верхнем этаже, из окна видны были ворота и обитаемый флигель дома Сток-Моран. Когда начало смеркаться, мы видели, как доктор Граймсби Ройлот проехал мимо гостиницы.
– Знаете что, Ватсон, – сказал Холмс, сидя рядом со мной в густевших сумерках комнаты. – Мне немножко совестно брать вас туда. Это не безопасно.
– Но ведь я могу быть вам полезен. Нет никаких сомнений, я пойду с вами в этот странный дом. Но вы говорите об опасности… Значит, в этих комнатах вы увидели что-то такое, чего я не разглядел?
– Нет, но мне кажется, что я сделал несколько выводов из того, что и вы видели вместе со мной.
– Я ничего особенного не видел, кроме звоночного шнурка, и должен признаться, что не понимаю, зачем он повешен.
– Вы видели также и вентиляцию.
– Да, но я не вижу ничего необыкновенного в том, что сделано маленькое отверстие между двумя комнатами. Оно так мало, что даже крыса не пролезет в него.
– Еще до приезда моего в Сток-Моран, я уже знал, что мы найдем вентиляцию в этой комнате.
– Что вы, Холмс?
– Да, знал. Помните, она рассказывала нам, что сестру ее беспокоил дым сигар доктора Ройлота? Это очевидно указывало на то, что было какое-то сообщение между обеими комнатами. Отверстие могло быть только очень небольшое, не то его непременно заметил бы при обыске следователь. Из этого я заключил, что это вентиляция.
– Но что же в нем особенного?
– Согласитесь, однако, что тут несколько странное сочетание обстоятельств. Делают вентиляцию, навешивают шнурок, – и девушка, спящая в кровати, внезапно умирает. Разве это не поражает вас?
– Я никакой связи не вижу.
– Вы не заметили ничего особенного в кровати?
– Нет.
– Она приделана к полу. Вы прежде когда-нибудь видели, чтобы кровати накрепко прибивали к полу? Кровать эту нельзя сдвинуть с места. Она всегда должна оставаться в одном положении относительно вентиляции и шнурка, который никогда не предназначалась для звонка.
– Холмс, – вскрикнул я. – Теперь я начинаю смутно понимать, на что вы намекаете. Мы только что успеем предупредить самое хитрое и страшное преступление.
– Да, и хитрое, и страшное. Когда доктор – злодей, он всегда бывает самым ужасным преступником. У него есть и смелость, и знание. Убийцы Пальмер и Причард были первоклассными учеными, а этот, кажется, еще замечательнее их. Нам с вами, Ватсон, надеюсь, удастся перехитрить его. Кто знает, какие ужасы предстоят нам в эту ночь! Выкурим по трубочке, в покое, и поговорим о чем-нибудь другом, – повеселее этого!
Около девяти часов свет между деревьями исчез, и старинный дом погрузился во мрак. Медленно прошли еще два часа. Ровно в одиннадцать вдруг засветился яркий огонек в окне флигеля.
– Вот наш сигнал, – вскрикнул Холмс, вскакивая со стула. – Он горит в среднем окне.
Выходя, он сказал несколько слов хозяину гостиницы, объяснив, что мы отправляемся к знакомому и, может быть, проведем ночь у него. Минуту спустя мы спешили по направлению желтоватого света, горевшего в ночном мраке и указывавшего нам путь. Войти в сад было не трудно. В каменной ограде старого парка было много проломов. Пробираясь между деревьями, мы дошли до луга, перешли его и собирались уже влезть в открытое окно, как вдруг из группы лавровых кустов выскочило что-то, похожее на отвратительного кривляющегося ребенка. Существо это бросилось на траву, кувыркаясь и вопя, а потом неожиданно скрылось в темноте.
– Боже мой! – прошептал я. – Вы видели?
Холмс на мгновение тоже испугался. Пальцы его, как щипцы, стиснули мою руку. Потом тихонько засмеялся.
– Вот приятное общество! – пробормотал он. – Это павиан.
Я совсем забыл про своеобразных любимцев доктора. Здесь водилась и пантера, которая каждую минуту могла прыгнуть нам на плечи. Я, признаться, почувствовал некоторое облегчение, когда, по примеру Холмса, сняв башмаки, очутился в комнате. Спутник мой бесшумно закрыл ставни, переставил лампу на стол и огляделся в комнате. Все было совершенно в том же положении, как и днем. Подкравшись ко мне и согнув руку трубой, он шепнул мне в ухо так тихо, что я едва мог расслышать слова:
– Малейший звук расстроит все.
Я кивнул головой.
– Нам надо потушить лампу, а то он увидит свет в вентиляцию.
Я опять кивнул.
– Не засыпайте, жизнь ваша зависит от этого. Приготовьте на всякий случай пистолет, может быть, он понадобится. Я сяду на кровать, а вы на этот стул.
Я вынул револьвер и положил на угол стола.
Холмс захватил с собой длинную тонкую трость, которую положил около себя на постель. Рядом он поставил коробочку спичек и огарок свечки. Потом он потушил лампу, и мы очутились в полной темноте.
Забуду ли я когда-нибудь эти страшные часы бдения во мраке! В отдалении слышался звон церковных часов, отбивавших каждую четверть часа. Какими невыносимо долгими казались мне эти четверти часа! Пробило двенадцать, потом час, два и три, а мы все сидели и ждали, что будет.
Вдруг в отверстии вентиляции блеснул свет и сейчас же исчез, но вслед за ним стал распространяться запах горевшего керосина и разогретого металла. Кто-то в соседней комнате, очевидно, зажег глухой фонарь. Я услышал тихий звук движения, и потом все опять затихло, только запах керосина все усиливался. С полчаса я просидел, напрягая слух. Тут вдруг послышался новый звук, очень тихое шипение, как будто тонкой струйки пара, равномерно выходившей из маленького котелка. В то самое мгновение, как раздался этот звук, Холмс вскочил с постели, поспешно зажег спичку и стал изо всех сил бить тростью по висевшему на стене звоночному шнурку.
– Видите, Ватсон, – кричал он, – видите?
Но я ничего не видел. В ту минуту, как Холмс зажег огонь, я услышал негромкий свист, но внезапный свет ослепил мои усталые глаза и отнял всякую возможность разглядеть то, на что друг мой набросился с такой яростью. Я видел только, что лицо его было смертельно бледно и выражало ужас и отвращение.
Холмс перестал колотить по веревке и смотрел теперь вверх, на вентиляцию. Тут вдруг в ночной тишине раздался самый жуткий крик, который я когда-либо слышал. Он становился все громче и громче, в этом хриплом звуке слышались боль, ужас, гнев, соединенные вместе в один отчаянный человеческий вопль. Говорят, что в деревне и даже еще дальше, в доме пастора, крик этот разбудил спавших жителей. Мы как будто окаменели от ужаса, я смотрел на Холмса, а он на меня, пока последнее эхо этого звука не смолкло в ночной тишине.