13 1/2 жизней капитана по имени Синий Медведь
Шрифт:
Там, в окружении целого моря фиалок, высвеченная последними лучами заката, словно святая с иконы, сидела — девушка. И это была не обычная девушка, а юная медведица с точно таким же синим мехом, как у меня.
БОЛЬШОЙ ЛЕС [продолжение]. Древняя легенда гласит: много-много лет назад, в те времена, когда Большой лес был обитаемым, его населяли медведи очень редкой породы, с разноцветным мехом (см.: разноцветные медведи). Эти существа славились на редкость добродушным нравом, вели оседлый образ жизни и были выдающимися пчеловодами. Но однажды все они бесследно исчезли из леса, никто не знает, почему и куда.
Неудивительно,
Правда, от избытка чувств я решил поначалу, что мех у девушки того же самого цвета, что у меня, но это было не так. Моя шкура — темно-синего цвета с примесью ультрамарина, словно морские суровые волны на большой глубине, у нее же мех был намного светлее и напоминал скорее цвет неба в погожий день, василек или незабудку.
Ни разу в жизни не видел я ничего более прекрасного. С той самой минуты медведица превратилась для меня в центр мироздания. Вся моя жизнь была теперь подчинена одной-единственной цели — любить ее. Я точно знал, сама судьба предназначила нас друг для друга. Но в тот момент меня захлестнуло еще одно незнакомое до сих пор чувство — робость. Я инстинктивно попятился, ища еще более надежного укрытия, и нашел его в густых зарослях крапивы.
Сомнения. От одной только мысли покинуть свое убежище и попасться ей на глаза меня бросало то в жар, то в холод. А что, если я споткнусь и растянусь перед ней во весь рост? Вот смеху-то будет! Или она испугается и убежит. А первое впечатление, как известно, самое важное. Вдруг я ей не понравлюсь? Может, у меня грязная шкура? И зубы. Когда я в последний раз мыл уши? Такие или похожие мысли роились у меня в голове, и тогда, в том моем состоянии, они казались мне совершенно разумными и справедливыми. Поэтому я так и остался тупо сидеть в своих кустах, ограничившись лишь наблюдением за красавицей со стороны.
И все последующие дни я продолжал заниматься тем же самым: сидел, спрятавшись где-нибудь в густых зарослях, и тихонько любовался ею. Лес с его буйной растительностью, раскидистые кроны мощных дубов, высокая трава, крапива, кусты малины и папоротник милосердно заботились о моем укрытии.
Дом на поляне. Синяя медведица жила в маленьком домике на той самой поляне, где я ее впервые увидел. Домик был деревянный с соломенной крышей. И тут, как ни странно, водилось множество всяких зверей, которых так не хватало в лесу. Словно ища спасения и защиты, все они собрались рядом с домиком, расположились вокруг него или даже внутри. Птицы свили себе гнезда на крыше, белки и мыши по-хозяйски сновали туда-сюда, будто у себя дома. Над поляной порхали яркие бабочки, толстые шмели в поисках меда гудели свои протяжные шмелиные песни, а в ручье, разделявшем поляну на две половины, плавало семейство уток с семью утятами. Перед домиком был разбит небольшой садик, разделенный на две части: огородную и цветочную. В огороде за круглыми тыквами возвышались мясистые шапки цветной капусты, блестели сочные тяжелые грозди спелых томатов, а темно-зеленые листья ревеня защищали две грядки редиса от полуденного зноя. Розмарин, петрушка и чеснок росли рядом с алыми дикими маками и шиповником. Аккуратненькое картофельное поле распростерлось по соседству с рядами моркови и лука, за которыми кустились заросли настурции, майорана, мяты и шалфея. Весь этот стройный порядок выдавал не только отменный вкус, но и глубокие познания в области кулинарии и сочетаемости основных продуктов питания с разнообразными местными и заморскими приправами. Шалфей соседствовал здесь с луковичной травой и листовым укропом, сентябрин — с мятной корицей, мышиный горошек — с серебристым салатом, земляной гриб — с кориандрином, заячьи лапки — с зелеными ноготками, вешенки — с горчичницей, сапожки — с коралловыми пальчиками.
Ведьмина радость и цветок папоротника. В цветочной части росли самые красивые из замонианских цветов в чудесном сочетании с очень редкими, экзотическими растениями. Ведьмина радость и золотая примула, бергинум и мандраголин, цветок папоротника, ангелин и вербоцвет, дальнезамонианская роза, трубчатый тюльпан, лютикерия, бархатная орхидея, болотная капуста, касафранские усы и натифтофский мох, кокосовые лепестки, Черная Сусанна и райские лилии — все это было высажено с таким вкусом и в таком безупречном порядке, что походило скорее на картину кисти какого-то знаменитого мастера-пейзажиста. Одним словом, это было место, где хотелось остаться жить навсегда.
Синяя медведица целый день проводила в хлопотах по хозяйству: кормила зверей, ухаживала за растениями в саду, а иногда рано утром уходила в лес и возвращалась только под вечер с целой корзиной спелых плодов, ягод или белых грибов. Вечером, когда она начинала готовить ужин, по всей поляне расползались аппетитнейшие ароматы.
Я наблюдал за ней, что бы она ни делала: полола ли грядки, кормила зверей или читала на лужайке перед домом — кроме всего прочего, она была еще и образованна! Я не без восторга отметил, что книга, которую она читала, была не каким-то любовным романом, а «Лексиконом подлежащих объяснению чудес, тайн и феноменов Замонии и ее окрестностей», составленным профессором Абдулом Филинчиком.
У нее был печатный экземпляр этой книги! Какая великолепная почва для долгих, глубоких научных бесед! Возможно, она тоже закончила Ночную школу. Я подвел итоги: девушка была красива, умна, образованна, любила животных, умела готовить, петь, была медведицей, и мех у нее был такого же синего цвета, как у меня. Сплошные плюсы.
Потом я стал сопровождать ее и в лесных прогулках, на безопасном расстоянии, разумеется, быстро перебегая от одного дерева к другому, как обезумевший, напуганный лесной дух. Навстречу моей красавице выходили из чащи лесные звери, они выбирались из своих укрытий повсюду, куда бы она ни шла, и ласкались к ней, а она их гладила. Белки прыгали вслед за ней с ветки на ветку, весело щебеча в такт ее шагам, большой белый олень иногда нес на своих рогах ее корзину. Казалось, все в этом лесу любили синюю медведицу, и она, надо признать, этого заслуживала. Даже самые свирепые дикие кабаны, стоило ей только приблизиться, превращались в смирных, безобидных овечек.
Я шпионил за ней теперь целый день напролет, начиная с того момента, когда она, зевая и потягиваясь, выходила рано утром на крыльцо, и до позднего вечера, когда она уже в сумерках появлялась в окошке, чтобы задуть на ночь свечу. А еще — вспоминая это, заливаюсь краской стыда — я наблюдал за ней во время утреннего купания в ручье.
Никогда в жизни не испытывал я такого странного чувства безграничного счастья, наблюдая за другим существом и — что уже совершенно непостижимо — думая о нем. А между тем чувство это росло во мне с каждым часом и с каждым днем, проведенным вблизи синей медведицы, наряду с постоянно растущим отвращением к своей собственной персоне и особенно к робости, не позволявшей мне подойти к своей избраннице. Каждое утро я обещал себе выбрать подходящий момент, выйти из леса, представиться по всей форме и сделать ей предложение. А в результате целый день проводил под листьями ревеня, как жалкий, трусливый кролик.
Однажды утром я проснулся позже обычного и в ужасе обнаружил, что медведица уже ушла в лес. Не на шутку разозлившись и обругав себя соней, я вдруг пришел к неожиданной и в общем-то не очень достойной мысли, что это отличный шанс проникнуть в частные владения моей красавицы. Прокравшись на цыпочках по поляне, я мигом взлетел на крыльцо. Первая ступенька прогнулась под непривычным весом, вздохнула и издала такой душераздирающий визг, что он был слышен, наверное, в самой глубине лесной чащи. Я замер и прислушался. Но все по-прежнему было тихо.
Непрошеный гость. Недолго думая, я шмыгнул внутрь и оказался в небольшой, но уютной кухоньке. Господи, до чего же хорошо там было! На полочках, аккуратно расставленные, стояли маленькие симпатичные чашечки, словно специально сделанные для милых, изящных лапок, рядом с ними тарелочки, совсем крохотные, почти детские, — да, все в этом доме предназначалось для существа гораздо меньше меня. Я подошел к небольшой печи и приподнял крышку маленькой симпатичной кастрюльки. О небо!