13 черных кошек и другие истории
Шрифт:
Я растянулся на траве. В это время подбежал Аркаша с колхозниками.
После этого мне районный доктор еще с неделю изо рта мочалки вытаскивал.
— Ты, — говорит, — Митя, столько мочала себе в десны всадил, что из него целую веревку свить можно.
В. Астафьев
Бабушка с малиной
Рассказ
На сто первом километре толпа ягодников штурмует поезд «Комарихинская — Теплая гора». Поезд стоит здесь одну минуту, а ягодников — тьма, и у всех посуда:
Шумит, волнуется народ, гремит и трещит посуда — поезд стоит всего минуту. Но если бы поезд стоял полчаса, все равно была бы давка и паника. Так уж устроены наши пассажиры: всем хочется попасть в вагон сию же секунду и там уж ворчать:
— И что стоит? Чего ждет? Рабо-о-отнички!
У одного вагона гвалту и суеты особенно много. В узкую дверь тамбура пытается влезть разом штук тридцать ребятишек, и среди них копошится старушонка. Она проталкивается остреньким плечом, достигает подножки, цепляется за нее. Кто-то из ребятишек хватает старушку под мышки, пытаясь втащить наверх. Бабка подпрыгивает, как петушок, становится на подножку, и ведерный туес, привязанный на груди платком, опрокидывается. Из него высыпается малина, вся, до единой ягодки. Туес висит на груди, но уже вверх дном. Ягоды раскатились по щебенке, по рельсам. Бабка оцепенела, схватилась за сердце.
Машинист, уже просрочивший стоянку минуты на три, просигналил, и поезд тронулся. Последние ягодники прыгали на подножку, задевая бабку посудой, а она, совершенно ошалелая, смотрела на уплывающее красное пятно малины, расплеснувшееся по белой щебенке, и, встрепенувшись, крикнула:
— Стойте! Родимые, подождите! Соберу!
Но поезд уже набирал скорость. Проводница сочувственно сказала:
— Чего уж там собирать! Что с возу упало… Шла бы ты, бабушка, в вагон и не висела на подножке.
Так, с болтающимся на груди туесом и появилась бабка в вагоне. Потрясение все еще не сошло с ее лица. Сухие сморщенные губы дрожали; руки, много и проворно работавшие в этот день, руци старой крестьянки, тоже дрожали.
Ей поспешно освобождают место, да и не место, а всю скамейку, притихшие школьники, видимо всем классом выезжавшие по ягоды.
Бабка молча садится, внезапно замечает пустой туес, срывает его вместе со стареньким платком через голову и запинывает пяткой под скамейку.
Она сидит с сердитым, отчужденным лицом, одна на всей скамье, и неподвижно смотрит на пустой фонарь, подпрыгивающий на стене. Дверца у фонаря то открывается, то закрывается. Свечи в фонаре нет. И фонарь ни к чему. Поезд этот с вагонами еще дореволюционного образца давно уже освещается электричеством, а фонарь просто запамятовали снять.
Пусто в фонаре. Пусто в туесе. Пусто у бабки на душе. А ведь еще какой-то час назад она была совершенно счастлива. В кои-то веки собралась по ягоды, переламывая свои многочисленные немочи, лазала по колоднику и лесным завалам, быстро, со сноровкой обдаивала малинник и хвастала встретившимся ребятишкам:
— Я прежде таровата была! Ох, таровата! По два ведра малины в день насобирывала, а черники
Ловка бабца и на диво говорлива. Успела рассказать и о том, что «человек она ноне одинокий, пережила, слава тебе, господи, всю родову», прослезилась, помянув внучка Юрочку, который погиб на войне, потому что был «дикой парень» и не иначе как «на танку бросился»… И тут же, смахнув платком слезы с реденьких ресниц, затянула:
В саду ягодка-малина Под у-у-укрытием росла-а-а…И даже рукой плавно взмахнула. Должно быть, компанейская бабка когда-то была, а теперь вот молчит, замкнулась. Горе у бабци. Ведь предлагали же ей ребята помощь, хотели взять туес и занести в вагон. Не дала. Не доверила. «Я уж сама, милёнки, уж как-нибудь, благословись. Сама я еще таровата, ух, таровата!»
Вот тебе и таровата! Вот тебе и сама! Была малина — и нет малины!
На следующем разъезде в вагон вваливаются три рыбака. Они пристраивают в углу связки удочек с подсачниками, вешают на древние чугунные крючки вещмешки и усаживаются подле бабки, поскольку только возле нее и есть свободные места.
Устроившись, они тут же грянули песню на мотив «Соловей, соловей, пташечка»:
Калино, Лямино, Левшино, Комариха и Теплая гора!Песня им, как видно, пришлась по душе. Они ее повторяли раз за разом. Бабка косилась на рыбаков: «И чего горланят, непутевые!»
Молодой рыбак в соломенной драной шляпе крикнул:
— Подтягивай, бабусь!
Бабка с сердцем плюнула, отвернулась и стала смотреть в окно. Один из школьников подвинулся к рыбаку и что-то шепнул ему.
— Ну-у! — удивился рыбак и повернулся к бабке, все так же отчужденно и без интереса смотревшей в окно. — Как же это тебя, бабусь, угораздило? Экая ты неловкая.
И тут бабка не выдержала, подскочила.
— Неловкая?! Ты больно ловкий! Я ране, знаешь, какая была! По пять ведер! Я раньше… — Она потрясла перед рыбаком сухим кулачишком и так же внезапно сникла, как и взъерошилась.
Рыбак неловко прокашлялся. Его попутчики тоже покашляли и больше уже не запевали. Тот, что был в шляпе, хлопнул себя по лбу, будто комара пришиб, вскочил, двинулся по вагону, заглядывая ребятам в посуду.
— А ну, показывай трофеи! Ого, молодец! — похвалил он конопатую девчонку в лыжных штанах. — С копной малины набрала! И у тебя с копной! И у тебя! Молодцы, молодцы. Знаете что, ребятки? — хитро, со значением прищурился рыбак. — Подвиньтесь-ка поближе.
Школьники потянулись к рыбаку. Он что-то пошептал им, подмигивая в сторону бабки, и лица у ребят просияли.