13 участок: Чужак
Шрифт:
Дальше все завертелось куда там центрифуге летчиков-космонавтов. 13 участок, стажер-патрульный, просто патрульный и, совершенно неожиданно, взбесившийся Рыжий Смитти. Бешенство Смитти вылилось в кровавый след, но тогда никто не понимал – кто его оставил. А я…
Хренов Блэкстоун, оставивший на мне метку, явно оставил что-то еще. След Смитти, не замеченный никем, кроме меня, привел к этому ублюдку. Было жарко, даже чересчур, и именно тогда решил завести не 38 «полис-спешиал», а что-то круче и ядренее. Но я справился, правда, снова оказался в том самом госпитале, где очухался после перехода.
Вернувшись на работу – получил значок детектива. Вот и всё. Ничего необычного.
– Кроу! – каркнул Абак. – Просыпайся, приехали. Я есть хочу!
Глава третья: поганый лях, еврей-бабник, наводка и поцелуи со сплетнями
Кофе, не иначе, как придумал сам дьявол. Ничем иным не объяснить странную привязанность к нему, с каждой чашкой убивающему твой желудок с сердцем. Если глушить литрами, конечно. Когда-то, еще Дома, мне нравилось писать глупые блоги, козыряя фразой про выдумщика из Преисподней.
Здесь и сейчас порой нужно хорошенько взвесить слова, прежде чем произнести. Мало ли?
Кофе в закусочной оказался неплох и приятно горчил. Редкое дело – найти здесь именно хороший кофе, с привкусом молотых и крепко обжаренных зёрен. Чаще попадается едва пахнущее варево, густо сдобренное молоком, сливками, сахаром до состояния приторной сладости. Его даже не хочется звать «он», наплевав на правила и обзывая оно… Местное кофе, чаще всего, оно. Едва пахнущее какой-никакой прожаркой варево, густое от ненужного сахара.
В забегаловке, обычно принимавшей таксистов, водителей грузовиков, фермеров с деревенщиной, едущих в свой Джерси, кофе оказался на высоте. Как и все остальное.
Блинами называть здешние панкейки – просто грешно. Хотя, в целом, весьма неплохо, особенно убрав кленовый сироп и попросив самых обычных сливок. Добавь сахара и наслаждайся. Абаку было все равно, Ворон закидывал один за одним, поливая чертовой патокой, окуная в мой молочник и даже, порой, густо перча. Черный клюв ритмично двигался, блинчики исчезали, а Ворон совершенно не менялся во взгляде. Гипнотизировал чернокожего паренька за стойкой, смотрящего на нас, единственных посетителей.
Не знаю, кем Ворон ему казался, но явно не самим собой. Иначе, думаю, мы с Абаком услышали бы удаляющиеся вопли, едва только зайдя. Нет, а как еще, когда в твою забегаловку вваливается огромный ворон, ходящий на лапах и дымящий сигаретой?
Но Абак был Вороном, а Вороны умеют многое. Так что мы сидели, ели, пили и дымили. Никаких законов, ограничивающих табачный дым тут не знали и в помине. Сигареты – яд? С вами все в порядке? Тут курили все, вот только табак тут был именно табаком. Хотя главное различие мира, куда меня затащил Блэкстоун, само собой другое.
Магия.
Можно называть само явление как угодно, суть не меняется. Она повсюду, скрытая от большинства обычных людей и порой недоступная даже Старым. Верно, не все Старые владеют магией, хотя частенько являются ее порождениями.
Магия здесь – ресурс. Трудно и редко восполняемый, имеющий критически-точный объем и свыше него магии не случится. Когда уходит в небытие кто-то из магического народа, то крупицы достаются остальным, прочее – растворяется в ней, текущей в мире невидимо и неслышно. Потому в этом мире так мало настоящих волшебников, магов, ведьм и прочих кудесников. Ведь когда на свет появляется новый малефик – свободной магии становится еще меньше.
Это и спасло от порабощения сам мир людей. А ещё – разрозненность самих Старых, порой по-детски чванливых и глупых, совсем как дворяне или политики с кинозвездами. Про Войну Договора мне говорили неохотно, чужакам не сливают тайны, а чужака во мне чуяли все жители Ночного Города. Даже люди.
Договор между людьми, ведьмами с чернокнижниками и частью Старых, особенно хитрых приспособленцев-дворфов, мог бы уничтожить древние народы. Мог, но он, заключенный как мера противодействия против союза нечеловеческих существ, их же и спас. Поселил в резервации, заставил носить невидимый ошейник, но оставил в живых. Сталь, порох, паровые машины и мастерство дворфов почти помогли людям стереть Старых в порошок. Но…
Но вот я сижу в кафешке у тоннеля Хобокен, курю «Лаки», пью вполне приличный кофе и смотрю, как Ворон уничтожает уже третью порцию сраных блинчиков.
– Слишком много думаешь, Кроу, – каркнул Абак, – и не о том.
Надо же, огромный грач учит меня жизни.
– И о чем я думаю?
– О ненужном. Загонишь себя, Кроу, нужно иногда отдыхать. И не надо пытаться понять принадлежащее не тебе. Живи себе, служи, и не лезь разбираться в наших делах.
Говорю же – чужак, пусть с жетоном и стволами под пальто.
– А если решу разбираться, помешаете?
Иногда меня так и тянет провоцировать Старых. Их заносчивость с чванливостью для меня – как валерьянка для кота, так и тянет прикоснуться и потом прыгать как ужаленному, крутиться клубком и орать дурным голосом, нарываясь на неприятности.
– Не ссы в трусы, родной, – Абак решил поделиться мудростью, – ворон вороне глаз не выклюет.
Загадка и как-бы оскорбление в словах поддержки, представляете? Нет здесь таких поговорок, но Абак рубит ими постоянно. А ворон с вороной?
Я как-то не думал о своем новом имени, когда меня вытурили из госпиталя и направили в 13 участок. Ляпнул сразу про Кроу и только потом понял, мог бы стать Рейвеном, например. Рейвен, с английского, и есть ворон. А Кроу – ворона. В моем далеком детстве старшие порой ставили фильм про парня, вернувшегося с того света для мести со справедливостью. Так вот он назывался «Ворона», хотя старшие обижались на меня, малолетку, учившегося в английской школе и говорящего правду. Обижались и продолжали называть «Вороном».