«13-й апостол» Византии и Крестовые походы
Шрифт:
Еще в качестве первого министра при императоре Константине IX Мономахе он позволял себе довольно резкие выступления в адрес василевса, за что был лишен своего места. Правда, затем царь, остро чувствовавший недостаток в толковых управленцах и, возможно, желая проложить мостики между собой и Михаилом Керулларием, предложил Лихуду вернуться на службу, но тот отказался. Такой же отказ позднее получила и императрица Феодора, из чего можно сделать вывод, согласно которому Лихуд формировал общественное мнение о невозможности служить при таких самодержцах, поскольку их действия ему кажутся во многом предосудительными. Желал ли иметь Комнин такого человека близ себя, да еще и облаченного в патриарший саккос – ответ очевиден.
Назначение Лихуда патриархом являлось весьма непростым и с канонической точки зрения – Константин был мирянином, хотя и неженатым. Хотя на Востоке никогда не существовало категоричных запретов на посвящение мирянина в патриархи, после громких Соборов IX века византийцы старались не злоупотреблять этим обыкновением. Теперь же на патриарший престол был вновь возведен мирянин, причем в ситуации, когда в этом не было никакой объективной необходимости.
Наконец, один эпизод наглядно демонстрирует, насколько «мил» был Комнину Лихуд. Еще при Константине IX Мономахе Лихуд получил земельное владение Манганы в качестве награды за свою службу – дворец арсенала с монастырем Святого Георгия, к которому были приписаны населенные пункты. Приняв кандидатуру Лихуда, Исаак Комнин, однако, пожелал вернуть Манганы в казну, но не встретил согласия у будущего архиерея.
Тогда император сделал неожиданный ход – дождавшись, когда Константин Лихуд снял с себя сенаторское достоинство и принял посвящение в пресвитеры, он публично объявил о наличии препятствий для епископской хиротонии Лихуда. Как пояснил тут же император, речь шла о Манганах, которые сохранялись в собственности кандидата, что противоречило канонической традиции. Лихуд попал в безвыходное положение: светских званий и чинов он уже лишился, но патриархом еще не стал; оставаться рядовым пресвитером ему очень не хотелось. Пришлось возвращать имение в казну17.
Согласимся – если бы император желал поставить Лихуда патриархом, зачем ему было обижать своего ставленника, да еще затевать для этого столь сложную комбинацию? Ответ, конечно, очевиден.
Но, сам того не зная, Комнин разбудил силы, превышающие его возможности, и шел прямым путем к собственной гибели, не подозревая о грядущих опасностях. Партия «византийских папистов», потеряв своего многолетнего главу, невозмутимо сомкнула ряды. Во главе с Лихудом она подготовила новую, на этот раз успешную интригу против императора – тихую и бескровную.
Удивительно, но внешне это практически ни в чем не проявлялось. Как рассказывают, патриарх и василевс особой любви друг к другу не питали, но и не враждовали открыто. Вне всякого сомнения, патриарху не нравилась церковная политика василевса, но он благоразумно молчал, нигде не проявляя своего недовольства. Конечно, это не означало, что Константин Лихуд не имел мыслей о будущем царского рода. Однако, поверив внешнему смирению патриарха, император занялся другими делами, требовавшими его личного участия.
В первую очередь следовало озаботиться безопасностью государства, тем паче что опасность никуда и не уходила. Так, осенью 1057 г. турки напали на приграничные к Византии области Армении, а оттуда вторглись в ромейские земли. Одна турецкая армия напала на фему Колонии, вторая пошла к Мелитине, уничтожая все на своем пути. Гарнизон Мелитины, пусть и небольшой, смело напал на неприятеля, нанеся туркам серьезные потери; правда и византийцы потеряли многих товарищей. Но подкреплений не было, и, как следствие, через 12 дней город пал, и все его защитники погибли.
Правда, потом туркам пришлось всю снежную зиму стоять перед горными перевалами, которые охраняли армянские отряды лучников, не позволявшим врагу пройти через горные проходы. Но в марте 1058 г. снега сошли и турки смогли вернуть долг сполна, потопив в крови встречающиеся им на пути армянские селения. Затем, испытывая недостаток в фураже и еде, турки прошли к городу Мормреан, где встретили отчаянное сопротивление. На свое несчастье, предводитель турок решил пообедать на фоне крепости и, сидя на коврах перед ее стенами, кичливо хулил ее защитников. Внезапно пущенная кемто из армян стрела пробила его горло, и он умер на глазах своих товарищей.
Воспользовавшись заминкой врага, византийцы и армяне дружно напали на турок и многих убили, отобрав добычу и освободив пленных христиан. Правда, буквально на следующий день турки смогли взять реванш. Но успех недолго сопутствовал им: когда сарацины оказались в пределах Тарона, на них напали воины из племени санасунов, по преданию, потомков легендарного Ассирийского царя Синнахериба (705—680 до Р.Х.), которых возглавил некий Торник Мамиконеан. Поражение турок было полным, лишь немногие из них вернулись в свой дом после этого сражения18.
А весной 1059 г. царь уже сам отправился на войну с печенегами во главе византийской армии. Кочевники в минувшие годы многократно нарушали мирные соглашения, разоряя приграничные земли Византийской империи. Узнав о продвижении сильного римского войска, печенеги бросили свои пастбища и попытались ретироваться. Лишь одно их племя во главе с ханом Сельте дало сражение византийцам, но потерпело сокрушительное поражение. Варвары срочно запросили мира, а попутно император принял заверения в дружбе от угров (венгров), явившихся к нему близ Триадицы (нынешней Софии). К сожалению, триумф был несколько омрачен неожиданными потерями – 24 сентября 1059 г. близ Ловеча византийская армия попала в страшную бурю, унесшую многие жизни. Впрочем, это не помешало Исааку Комнину торжественно вступить победителем на улицы Константинополя19.
Примечательно, но, находясь в походе, император эпизодически получал какието смутные сообщения из столицы о готовящемся заговоре против его власти, и после первой победы срочно повернул войска обратно, хотя, без сомнения, имел более широкие планы на эту кампанию. Однако заговорщики во главе с новым патриархом действовали очень скрытно, и по возвращении в Константинополь Комнину не удалось узнать истину. Но все чувствовали, что в воздухе носится чтото недоброе, трагичное20.
Первым признаком надвигавшейся беды стала крайне негативная оценка столичной знати результатов похода царя – как будто он потерпел поражение, а не одержал блистательную победу! «Народный глас» озвучил, как всегда, Михаил Пселл – человек без совести и чести. В своем послании императору, тут же почемуто ставшем общеизвестным, он писал: «Сколькими головами варваров ты уравновесишь гибель одного ромея (римлянина), пусть даже это копейщик, или пращник, или вестник, или трубач? Куда лучше было бы, если бы никто из наших не пал на поле брани, а варвары подчинились в результате мирных переговоров».