15 000 душ
Шрифт:
Крысы.
Столовая превратилась в огромный зал, в заброшенный пчелиный улей, опустевший и заполненный отвратительной гущей застывшей манной каши.
В ней утопали тарелки.
Цветов не было.
Вдруг эта ровная поверхность лопнула, разверзлась глубокая трещина, и Клокман — как будто перед ним распахнулась от ветра двухстворчатая дверь — заглянул в пучину, откуда изредка, словно из пустоты космоса, доносился свист: тут крысы бросились по уходящим вверх лестницам.
Он откинул голову как можно дальше, насколько
Свет сюда не проникал. Гигантская прорва. Клокман вытер испарину со лба. Только бы не упасть.
К счастью, никто ничего не заметил! Но все равно это никуда не годится.
Палек что-то говорил секретарше. Ее руки. Препирается? Только теперь он разглядел ее костюм. Туфли на шпильках. Юбочка.
Мы, со своей стороны, должны признаться, что видения Клокмана сбивают нас с толку. Деловой ведь человек; и вдруг галлюцинации? Это как-то не вяжется. Может, наш друг тайком закладывал за воротник? Может, ему подсыпали горсть таблеток в кофе? Может, он маньяк? Или псих? Пресловутого винтика не хватает?
Наверное, что-то с кровообращением, — успокаивал он себя. Он набрал в легкие побольше воздуха. Прибавил шагу. Он их почти нагнал. Ему уже щекотал ноздри запах духов секретарши. Показалось лицо Палека, серое, как недавно оштукатуренная стена дома. Очки! Пятна на лице!
Клокман с облегчением почувствовал, что при виде секретарши под одеждой у него что-то шевельнулось. Как она бедрами двигает!
Не так быстро, дружок!
Они стояли в прихожей.
— Нас называют спекулянтами, капиталистами, торгашами, — кричал Палек, он был вне себя, пнул ногой дверь ко всем чертям, он разошелся не на шутку, — хотел бы я видеть кого-нибудь, хоть одного, у кого было бы больше веры, чем у меня!
Вера? Чего это он вдруг?
Он указал на распятие, которое висело в углу. Напротив него мерцал телевизор.
— Только бы не поймали? Только бы не сцапали? Только бы не вздернули? Вот что меня волновало, вот отчего меня совесть мучила. Одиночество! Волей-неволей начинаешь молиться. Надеяться на Бога. Учишься этому заново. Контрабанда. Спекуляция. Торговля.
Он вдруг осекся и уставился в окно. Там до самого неба громоздились контейнеры.
Клокман расслышал тихое электрическое потрескивание: от соприкосновения ткани с нейлоновыми чулками. Где-то и они должны крепиться. Секретарша — она уже уселась — только что закинула ногу на ногу.
Ее голени блестели.
— Я фрау Кац, — сказала она и улыбнулась. — Если он меня не представил…
— Я и не знал, что господин директор такой набожный человек, — эта красивая фраза вырвалась у Клокмана как-то сама собой. Он глазел на секретаршу, пожирал ее глазами.
Рыжие
Может быть, мы преувеличиваем, описывая восторг Клокмана! Едва ли! Там видно будет.
— Набожный, набожный?! Боже ты мой! — лицо Палека исказила гримаса отвращения; для него это уже был перебор. — Дух товарищества — вот о чем я толкую! Друзья! Симпатия и дружба! На этом держится торговля! Только на этом! Вот моя вера! Так-то. — Ну, может быть, еще на нескольких кредиторах, — добавил он, немного смягчившись.
— Он всегда так кипятится, — промолвила секретарша и посмотрела на Палека, слегка склонив голову.
Красотке душа ни к чему.
— Как же мне не кипятиться, черт возьми! — Палек все еще злился, но говорил уже тише. Он потерял задор. — Вот полюбуйтесь, — сказал он Клокману, — полюбуйтесь, какая тут неразбериха.
— Можно нам статистические данные о товарообороте, — это фраза была адресована фрау Кац.
— Разве ты не записал их на видео, дорогой?
Палек кивнул. — На диаграммы просто страшно смотреть. — Он изобразил их руками. После этого он включил телевизор.
На матовом экране появилось подернутое пеленой изображение. Но это были отнюдь не графики.
Клокман смутно различал тяжелые, жирные груди, раскачивающиеся — белесые — вид сбоку! По ним катились капли пота.
Удар рукой — изображение угасло.
— Ну и не надо! — простонал Палек. Он остановился перед телевизором. Он посмотрел влюбленными глазами на секретаршу.
Клоун!
Закряхтели пружины на тахте.
— Как я завидую нашему юному Вагнеру, — вздохнул Палек, поглаживая свою секретаршу по волосам. Может, он позабыл, что здесь был Клокман?
Она-то не забыла. Она улыбнулась. Ее губы были похожи на венок из красных роз.
Они немного пошептались.
Клокман почувствовал, что его затягивает в водоворот. Сопротивляться было бесполезно. Он ее недооценил. Он с головой утонул в зеленых глазах фрау Кац. Они растворились друг в друге. Превратились в альпийское озеро.
Палек многозначительно откашлялся.
Пролетел тихий ангел.
— Не хотите ли немного выпить? — Он схватил квадратный графин с анодированной пробкой. — Я привык к этому, когда бывал в горах: никакого пьянства! Катался на лыжах.
— Разве ты не собирался позвонить жене? Насчет адвоката, — фрау Кац зевнула.
Какое-то мгновение Палек колебался. Не плеснуть ли еще немного?
Он решился.
— Да, ты права. — Он поднялся с недовольным видом. Он взглянул на Клокмана. Очки блеснули. — Он ушел.
Наконец-то!
Клокман и красотка бросились друг другу в объятия. Они долго сидели, прильнув друг к другу. Самозабвенно. Безмятежно.
— Не подумай обо мне ничего дурного, — шепнула она ему на ухо.