15 минут
Шрифт:
Зарываюсь носом в подушку и крепко стискиваю единорога — единственную мягкую игрушку, без которой не могу жить. Я не одна, поэтому начинаю дышать медленнее и прикрываю глаза, оставив лишь тонкую щелочку, чтобы казалось, будто я сплю. Мама стоит у кровати на коленях, гладит меня по голове и напевает колыбельную. Кажется, это «Ярче, звездочка, сияй». Я не уверена, потому что голос у нее дрожит. Меня пугает, что мамочка настолько расстроена, что даже нашу песенку не может промурлыкать. До меня доносится ее сдавленный всхлип, и я делаю вид, будто заснула, чтобы она решила, что со мной все в порядке. Но мое сердце как-то странно болит.
Я скучаю по папочке. Мне хочется, чтоб он вернулся, и я не понимаю, почему дикторы в новостях и все взрослые считают, что он мог обидеть мамочку или меня. Он нас любит. Но я хочу, чтобы мама знала, что я в порядке. Хочу, чтобы она знала, что я буду в порядке.
— Иди выпей чаю, Миранда.
Услышав бабушкин голос, я чуть не подскакиваю в кровати, но умудряюсь застыть и не двигаться, когда мама убирает руку с моей головы. Мамочка укутывает меня в одеяло, и мне уютно и тепло, я чувствую себя в безопасности. Она покрывает мой лоб легкими поцелуями, и я не могу сдержать улыбку. Только я думаю, что вот сейчас она уйдет, как мама заговаривает.
— Как же мне?.. — Она не выдерживает и всхлипывает, и я слышу приближающийся стук бабушкиных каблуков.
— Идем, — шепчет она. — Мы выпьем чаю, и ты возьмешь себя в руки.
— Джон…
— Сегодня ты поплачешь, — продолжает бабушка, — и я тоже поплачу, но завтра мы будем нужны Ларе. Она в нас нуждается. Тебе придется быть сильнее этого. Завтра.
***
Когда я снова открываю глаза, такое ощущение, что солнце светит еще ярче. Я тру лоб, и мама окидывает меня пристальным взглядом.
— Лара? Ты в порядке?
— Просто голова болит, — отвечаю я и поспешно отпиваю воды.
Она глубоко вздыхает и пытается не зацикливаться на этом.
— Я позвоню твоему врачу, когда вернусь в офис. Надеюсь, мы сможем попасть к нему на прием через пару дней.
— Ладно, — киваю я, чувствуя, как сжимается желудок.
Не знаю, решит ли доктор, что я здорова, но действительно не хочу к нему идти. Однако после вчерашнего кровотечения из носа я почти не сомневаюсь, что отвертеться не удастся.
— Ладно? Мне казалось, ты терпеть не можешь ходить по врачам.
Пожимаю плечами.
— Ты не могла бы подбросить меня домой? У меня домашняя работа и все такое. Ну, когда доешь.
— Конечно. — Мама смотрит на часы. — Думаю, пора возвращаться на работу, но я отлично провела время, Лара. Правда. Давай повторим, и как можно скорее, хорошо?
Она одаривает меня сияющей улыбкой, а затем поднимает руку, чтобы подозвать официанта.
Пытаюсь порадоваться, но не могу. Я тикающая бомба с часовым механизмом.
***
Мама высаживает меня у двери и извиняется, что сегодня ей снова придется задержаться на работе допоздна, но обещает утром пойти со мной к врачу. Захожу в дом, взбегаю по лестнице и осматриваюсь. Только в одной комнате заперта дверь. Заглянув внутрь, среди прочей красивой обстановки вижу рабочий стол с компьютером.
Бинго!
Вхожу, закрываю за собой дверь и сажусь за стол. Поскольку я знаю папин день рождения, получить доступ к компьютеру проще простого. Маме на заметку: ей и правда надо разнообразить свои пароли.
Проверка ее почтового ящика дает те же результаты, что и на работе, и, запустив быстрый поиск, я нахожу мамины личные файлы: схемы устройства для хранения воспоминаний и рисунки, которых я даже понять не в состоянии. Они похожи на набор молекул и атомов, нарисованных в какой-то чертежной программе. Единственная пометка, которую я вижу, — это слово «Джон». Должно быть, какой-то код, но зачем же мама использовала папино имя, если думает, что он пытался ее убить? Возможно, она тосковала по утраченной жизни.
Я уже собираюсь уйти, когда поиск по слову «Патрисия» наконец возвращает имя папки, похороненной глубоко в системе. Мое внимание привлекает «Архив». Мама использовала очень длинные пути и имена папок, чтобы спрятать его от обычного поисковика. Зайдя в архивный файл, обнаруживаю несколько документов с различными датами. Ни одно из имен файлов мне ни о чем не говорит, так что приходится просматривать их все по порядку. Начать с самых старых кажется мне отличной идеей. Сортирую файлы по датам и удивляюсь, увидев, как далеко те простираются.
Десять лет.
Открываю то, что оказывается электронным письмом, и у меня перехватывает дыхание. Письмо написано ровно за две недели до попытки маминого убийства.
Или до ее реальной смерти.
«Патрисия!
Ты так долго была для меня дорогим другом. Мне очень больно писать тебе это письмо. Со всем уважением и с тяжелым сердцем я должна подать прошение об отставке.
Лара еще совсем маленькая. Мы с Джоном все чаще ссоримся. Я пообещала дать нашему браку еще один шанс. И чтобы сдержать слово, мне надо сделать в карьере шаг назад.
Надеюсь, ты доведешь до конца все то, что мы придумали во время «мозговых штурмов» поздними вечерами и ночами. Я же знаю, как важно для тебя и для мира положить конец насилию.
Я дождусь окончания текущего контракта, но после этого уйду. Спасибо за все, что ты сделала для меня за последние несколько лет.
Миранда Крейн»
Я сижу и пялюсь на экран, словно это заставит его ожить и объяснить мне, что все это значит. Мама решила уволиться из «Перемотки» за две недели до своей смерти. За две недели! Это не может быть совпадением. Что, если там не хотели ее отпускать? Что, если она знала то, чего не следовало, и единственным выходом для них оставалось убедиться, что она никогда ни о чем не проболтается, а когда попытка маминого убийства провалилась, они бросили отца в тюрьму?